Демонический экран - страница 48
Впрочем, здесь необходима одна оговорка: Циннер часто уступает одной своей слабости — любви к шаблонной сентиментальности. Кроме того в фильме "Любовь" ("Liebe", 1927, по роману Бальзака "Герцогиня де Ланже") он практически не направляет Бергнер — чрезвычайно нервическую актрису, целиком отдающуюся любой внезапной эмоции. Ее игра выглядит неестественной, утрированной; всякий раз, когда она должна казаться веселой, эта веселость искусственна, лишена всякой убедительности. Сам же Циннер, как только покидает тепличную атмосферу каммершпиля, его ограниченное, интимное пространство, тоже оказывается всего лишь посредственным режиссером.
В немецком художественном кино всегда будет прослеживаться стремление воссоздать атмосферу, "вибрации души", которые должны дополнить метафизические световые эффекты, таинственную игру света и тени. Настроение окутывает как людей, так и предметы. Оно словно затихающий аккорд — неслучайно еще Новалис говорил о "музыкальной духовной связи" настроения, об "акустике души". Это мистическая гармония в нескончаемом хаосе вещей, болезненная тоска, особого рода наслаждение, для немца всегда неотделимое от смерти.
Настроение часто вместе с туманом поднимается над подернутым дымкой меланхоличным пейзажем, или наполняет комнату, в которой приглушенный свет подвесной лампы, свечи или масляной коптилки создает столь любимый немцами полумрак. Здесь можно вспомнить вечерний эпизод в приюте для стариков из "Усталой Смерти" Ланга. В "М" он тоже нагнетает определенное настроение в салоне, где собирается шайка воров: здесь тусклый свет лампы едва пробивается сквозь сигаретный дым.
В "Последнем человеке" Мурнау усугубляет давящую атмосферу, показывая своего жалкого, разжалованного героя стоящим с супницей около раковин в мужской уборной: к сверканию стальных щеток, к их отражению в высокой зеркальной стене в свете электрических ламп примешивается пар от горячего супа. Тут же отражаются темные рейки беседки за окном. Артур фон Герлах в "Хронике серого дома" тоже искусно воссоздает гнетущую атмосферу, переплетая бледные огни канделябров с полумраком заброшенного замка, складками бархатных гардин, богатыми украшениями дверей и появлением призраков.
Возможно, кто-то из читателей помнит удивительную сцену из утраченного фильма Мурнау "Горящая пашня">125: в комнату, где царит полумрак, через окна — в глубине и на первом плане справа — проникают две полосы света. Они скользят мимо двух темных неподвижных фигур — мужчины и женщины, словно не решаясь к ним прикоснуться, и одна из этих полос, та, что ложится прямо у ног мужчины, как будто делает это непонятное молчание еще более мучительным.
Или же сквозь наполовину закрытые жалюзи, которые угадываются за легкой занавеской, из окна струится свет, и его тонкие мерцающие полоски ползут по полу в этой сумеречной комнате. Виднеющаяся за марлевой занавеской оконная рама, как нечеткая паутина, отражается в высоком зеркале. В этом исполненном особого настроения полумраке Пражский студент впервые признается в любви своей возлюбленной — и через несколько мгновений зеркало выдает его страшную тайну: влюбленные обнаруживают, что он потерял свое отражение.
Создавать настроение, передавать смутные чувства через визуальные образы, медленно, тщательно прорисовывая сцену и наслаждаясь каждой деталью, раскрывать тайны человеческих душ — все это очень по-немецки. Типичный пример такого ритардандо дает нам Ланг в "Смерти Зигфрида". Зигфрид и Кримхильда впервые идут навстречу друг другу: с прямой осанкой, ступают они торжественно, как жрецы. Кримхильда несет чашу с напитком для гостя, словно священную чашу Грааля. С каждым шагом они становятся все ближе, их взгляды погружаются друг в друга, и для них уже ничего больше не существует. Идут бесконечно долгие, тяжелые минуты. Каммершпиль превращается в вагнеровскую оперу.
Это медленное движение двух любящих людей навстречу друг другу приобретает в экспрессионистских фильмах стилизованнохореографический характер. Так, например, в "Руках Орлака" муж и жена снова и снова пытаются подойти друг к другу, при этом их движения лишены всякой естественности. Файдт не хочет касаться жены руками убийцы. Что касается жены, то здесь мы видим лишь неправильно понятую экспрессионистскую манеру исполнения у натуралистической актрисы.