Демоны и мертвецы - страница 7

Я нехотя отвожу взгляд от небосвода, озаренного величием Зеленого Солнца, и оглядываюсь. Могучие эримантои уже согнали рабов вместе, выстроив их так, как я приказал, на пересечении линий, коими сейчас расчерчена площадь. Люди дрожат, оглядываются в страхе – но не пытаются бежать. Куда? Один взгляд на эримантои, на их клыки, вырастающие из багровой шерсти рога, острые когти и налитые кровью глаза отбивает мысли о побеге. А если у кого-то они еще остаются… что ж, хватит взгляда вверх, где над площадью кружит тройка иных демонов. Радекен, крылатые бури, потомство Дракона Витриоли; они легко догонят и разорвут любого.

И все они подчиняются мне – без чародейского призыва и принуждения, что вызывает легкую улыбку. Хорошо быть пэром Ада.

– Мой повелитель, – звучит скрипучий голос позади. – Все будет готово через минуту.

– Хорошо, Кальхарис, – киваю я, оборачиваясь и глядя на своего секретаря и помощника. Мне нравятся нанеке. Меня завораживает удивительное, странное сочетание – голова богомола, сгорбленное тело человека, простой желтый кафтан клерка или ученого… впрочем, они и есть ученые. Недаром же этих демонов испокон веков именуют Чтецами Запретных Текстов.

А Кальхарис еще и отличный тауматург, сведущий в геомантии Ада и его жизни. Это хорошо. Именно сейчас хорошо – потому что без его знаний я могу долго искать встречи с Камиллой…

Сердце пронзает сладкая боль, в душе нарастает жгучее нетерпение и ритм музыки моего демона становится быстрее. Я не могу не улыбаться, предвкушая встречу, мой взгляд скользит по рабам – и те в страхе отшатываются. Конечно! Чудовищ на улицах Демонического Города они ожидали, но увидеть, что ими командует человек, причем такой же, как и они сами… Это пугает даже больше, не правда ли?

Они правы и ошибаются. Они правы, что боятся меня – и ошибаются, считая меня человеком… или хотя бы полностью человеком. Я перестал быть смертным несколько лет назад, я стал Князем Зеленого Солнца, избранником Йози, повелителей Ада, существом с демоном в душе и силой низверженных творцов в крови.

Смертное имя я бросил в Творении; пройдя серебряными песками Бескрайней Пустыни и ступив на улицы Города, я назвал себя Сердцем Ветра – ибо Адорьян, Молчаливый Ветер, покровительствует касте, к которой я принадлежу.

Я рад этому. Я наслаждаюсь каждой минутой этих лет – особенно когда сила, пронизывающая мое тело, дает мне возможность прикоснуться к Камилле.

Ка-мил-ла. Три слога, три звучных, чудесных слога, заключенная в имени симфония, отзывающаяся в моей душе. Как же я ищу встречи с тобой, как ласкают мою душу вести о битвах в Городе, ибо ты приходишь на их поля…

Да благословят Йози Кальхариса, нашедшего ритуал, способный воззвать к тебе! Клянусь небом Малфеаса, если он окажется надежен – я лично буду ходатайствовать за него о получении гражданства, и жрецы Сеселин услышат меня.

Я не могу больше ждать. Я вновь смотрю на нанеке – и тот кивает. Все готово, и эримантои отступают в стороны, освобождая площадь, где в сложной паутине линий замерли рабы. Интересно, знают ли они, что их дни сочтены, что пропитанный адской Эссенцией воздух Города уже убивает их?

Неважно. Неважно – потому что эримантои уже падают на колени в молитве, а Кальхарис уже произносит слова на Старой Речи, прижав костистые ладони к колдовской фигуре на площади.

Два изваянных из стекла Малфеаса клинка возникают в моих руках и я срываюсь с места. Первые десятеро даже не успевают понять, что происходит, когда мои мечи вспарывают их тела; кровь выплескивается на базальт, окрашивая черноту пронзительно-алым сиянием.

Музыка в моей душе взвивается волной, радостным смерчем, и я следую за ней, рассекая воздух и плоть в ритме мелодии моего демона. Смертным недоступна такая скорость, многим Возвышенным – тоже… но я из касты Бичей, и даже в Аду нет тех, кто сравнится с моими собратьями в легкости движений!

Да, теперь рабы не молчат – но у них нет времени на крик. Молодая девушка издает пронзительный вопль, когда мой меч пронзает ее сердце, высунувшись окровавленным острием из спины, толстяк с небольшой бородкой хрипит, когда я перерезаю ему горло, крепкий мужчина с мускулами ремесленника успевает выкрикнуть проклятие – и его голова летит в сторону, женщина средних лет закрывается руками, моля о пощаде – и мои клинки с равной легкостью разрубают плоть и кости (отсеченные кисти еще не успевают упасть, когда их хозяйка расстается с жизнью).