Демоны кушают кашу - страница 5
– Если существует кто-то, способный сдержать проклятие, почему не он едет вместо меня? – в голосе визитёра прорезался некоторый интерес.
– Бумага на столе, – голос хозяина кабинета вновь стал едва различим.
Маркиз взял со стола вторую бумагу, которая возникла там пару мгновений назад. И снова воцарилась тишина.
– Безумие! – воскликнул Морцех, поднимая взгляд на императора. Впервые с начала разговора в его голосе прозвучали вполне человеческие нотки.
– Не ты один принёс клятвы.
– От города ничего не останется!
– Отстроим. Они прибудут через три дня. У тебя будет неделя, потом отправляйся в дорогу. И ещё одна просьба…
– Приказ?
– Просьба, – в бесцветном голосе прозвучали что-то, похожее на сочувствие. – Не говори им. Легенду тебе пришлют.
– Награда?
– Что пожелаешь.
– Понял. Я могу идти?
– Да, иди. Удачи тебе.
Маркиз Клаус Морцех поклонился креслу и покинул кабинет.
Вспыхнули и истаяли в языках пламени обе бумаги, не оставив пепла и не повредив сукна. Ковёр и паркет, по которым ступал гость, тоже загорелись, и тоже без вреда для себя. Пламя взвилось к потолку и стихло, и вновь кабинет стал таким же, каким был до визита маркиза.
– Надо же мне их чем-то занять, – устало прозвучал тихий голос императора.
Впрочем, пламя надёжно хранило тайны. И последних слов никто не услышал.
В холле двадцать четвёртого управления было просторно. Высокие потолки, стены, отделанные мрамором. Вдоль стен располагались «острова» – уединённые пространства, состоящие из круглых столов и удобных диванов. Друг от друга «острова» отделялись деревянными перегородками, покрытыми изысканной резьбой. Магия глушила любой звук, позволяя посетителям приватно общаться. Ни снаружи «островов», ни изнутри их не проникало ни единого акустического колебания. А на случай, если кто-то мог читать по губам, имелась магическая иллюзия, искажающая для внешнего наблюдателя мимику тех, кто сидел внутри.
Ричард с Реем заняли один из «островов».
– О чём задумался, твоё графейшество? – Рей ел крохотные рулетики из большого бумажного пакета. Рулетики были посыпаны корицей и политы патокой. А ещё громила, чьё имя было выбито на могиле изысканных манер, облизывал пальцы.
– Да вот… – Ричард был рассеян, – вы же помните, мой старший брат заказал стелу для Обсидиан-тауэра? В память о погибших аборигенах, что пали жертвой Палача народов…
– А, это того скульптора, которого мы убедили завершить карьеру и податься в монахи-затворники? – уточнил Рей и, получив утвердительный кивок, закончил мысль. – Как же, как же, знатно повеселились! А что?
– Мой брат, оказывается, мало того, что заказал у бедолаги копию памятника, так ещё и скупил почти все его работы! – голос Гринривера приобрёл возмущённые интонации.
– И чего? – Салех решительно не понимал сути проблемы.
– Да, в общем-то, ничего. Но после того, как этот несчастный рубила начал обживать келью в Ломмодских горах, его работы возросли в цене в тысячи раз! – Ричард в негодовании потряс кулаком. – И мой дражайший брат, чтоб ему провалиться в канализацию, заработал баснословное состояние на этих предметах искусства! – последние два слова графёныш выплюнул, как оскорбление.
– Так мало того! Какой-то писака сейчас, на страницах, между прочим, «Зеркала света», рассуждает на тему, что всё, соприкоснувшееся со мной, обращается золотом или славой! Но завершается – смертью! В качестве доказательства приводит Обсидиан-тауэр, который после нашего визита утроил свой товарный поток. Потом вот этот… художник!
– И чего? Ну, пишут и пишут, подумаешь…
– На моей репутации и плодах моих трудов наживаются! Причём наживаются те, кому я бы медяка не дал! – продолжал распаляться молодой человек. – Но больше всего меня бесит брат. Понимаете, он меня унизил! Я подобное не прощаю!
– То есть, правильно я тебя понимаю? Твой брат предвидел такое развитие событий, хладнокровно поставил на твою мстительность, подставил рубилу и заработал денег? Он тебя поимел во всех позах, глумясь над твоей несдержанностью и обидчивостью? – уточнил Рей, который в таких беседах имел привычку проговаривать своё понимание ситуации до мельчайших подробностей. Мысли Ричарда не всегда были очевидны из-за витиеватости изложения.