День империи - страница 5
Он уснул. Уснул, чтобы затем проснуться совершенно другим существом.
Всё…
Эта его жизнь подошла к концу.
Он не знал, сколько вот так пробыл без сознания, но проснулся с чувством тяжёлой и тупой боли. Страдало тело, которого теперь с ним уже не было. Полный абсурд. Вопреки ожиданиям сознание, правда, осталось тем же. Вот только какая-то странная заторможенность густой пеленой окутала разум и поначалу блокировала собой все чувства и эмоции.
Исскуственная техноплоть постепенно подстраивалась под мозг, а мозг в свою очередь пытался срастись с тем холодным и чуждым набором микросхем, что были вбиты между его полушариями и по замыслу, должны были расширять сознание и усиливать все мыслительные процессы.
Но ничего этого не происходило. Странное и нехорошее подозрение вдруг закралось в душу Якуса и тогда он попробовал хотя бы чуть-чуть пошевелить одной из своих металлических конечностей.
Напрасно.
Он не мог даже сдвинуться с места, тщетно напрягая уже не существующие мышцы и позвоночник. Эти бесполезные и никчёмные попытки продолжались достаточно долго, может быть даже целый день, но ни одна из них не дала абсолютно никакого результата. Под конец, полностью морально обессиленный, Якус закрыл глаза, и сам про себя тихонько заплакал. Он вспомнил, как раньше мог беззаботно бегать по пустующим туннелям центральной Наги, высоко прыгать и плавать в бассейне. Теперь ничего этого уже не будет. Что-то очевидно пошло не так, и он обречен, будет всю оставшуюся жизнь провести в этой палате, вечно прикованным к этому проклятому и чудовищному столу.
Так продолжалось, может быть уже несколько суток. Якус неподвижно лежал на одном месте и долго смотрел в потолок. Разум, заточённый в консервную банку — вот кем он стал сейчас. Жалкий, беспомощный и пока ещё не впавший в истерику лишь благодаря своей врождённой фаталокской дисциплинированности.
Иногда к нему в палату заходил какой-то странный «высший». Он безмолвно осматривал его техноплоть, сверялся с приборами на задней стенке и каждый раз уходил прочь, снова оставляя его в полном одиночестве.
Однажды, во время одного из таких визитов Якус не выдержал и обратился к этому незнакомцу:
— Извините, но у вас случайно не окажется свободного времени, чтобы немного поговорить со мной?
В ответ тот, не спеша, обернулся и внимательно посмотрел на своего пациента. Лицо врача совсем не было похоже на лица остальных «высших». Никакой надменности или холода. Вместо этого — лишь понимание и какая-то особая простота.
— Конечно, молодой человек. У Урфа всегда есть так много свободного времени.
— Скажите, что со мной…что со мной случилось не так во время операции?
— С чего вы это взяли?
— Я совсем не могу двигаться.
— А вы разве пытались?
— Ну, конечно же, — в недоумении Якус ещё внимательней посмотрел на незнакомца, — всё это время я только и делаю, что пытаюсь напрячь своё тело.
— То тело, которое уже уничтожено и прошло переработку или же то, что находиться с вами теперь? Смотрите хорошенько, — высший неторопливо поднял руку и указал пальцем на свою голову, — Вот где теперь находится ваш спинной мозг. Здесь и должно зарождаться каждое движение.
Пробормотав что-то в ответ, Якус закрыл глаза и попытался представить себе тот комок мысли, тот приказ, который бы, наконец, заставил пошевелиться тот кусок железа под названием техноплоть. Мысль скопилась где-то в затылке и почему-то приобрела вид странного светящегося вещества. Затем она устремилась вниз и, мгновенно пролетев по скоплению проводов куда-то в руку, остановилась в локтевом суставе.
Всё…он должен двигаться…он должен.
Нейроны мозга словно вскипели в один миг и тут произошло чудо. Его железный кулак слегка приподнялся вверх и тут же замер в нескольких сантиметрах от поверхности.
Наконец то. Он смог. Он больше уже не беспомощный калека. Якус, словно ребенок, получивший новую игрушку, сжимал и разжимал свою руку до тех пор, пока Урф вдруг коротким и понятным жестом не остановил его.
— Довольно на сегодня. Не стоит пока за один раз пытаться охватить так много.
На несколько минут в палате вдруг повисла мёртвая и неловкая тишина.