День открытых обложек - страница 55
– Ах, – оттуда, – пригревочек... Сладка, – оттуда, – норушка...
Сухо, тепло, труха мягкая, одеяльце истертое, букетик засохший, моргасик керосиновый, обжитого жилья дух. Лечь бы, да укрыться потеплее, да храпануть всласть.
Голос из дупла, мягкий и медовый:
– Ты меня ждала?
– Жда-ала...
Сунулся наружу копной трепаной:
– Слыхали? Жда-ала...
И нет его.
– Дразнится, – обижается мой друг. – Да я у батюшки с матушкой принцессами гребовал.
– И я гребовал, – говорю.
Но вышло неубедительно.
А оттуда:
– Ты меня звала?
– Зва-ала...
Сунулся опять:
– Зва-ала...
И назад.
– Ты меня любишь?
– Люу-блю...
– Не врешь?
– Не вруу...
– А докажи.
– Докажуу... Стала бы я стирать тебе без любви? Рубаху с портками, заскорузнут – не ототрешь. Да штопать, да убирать, да мыть, да подметать, да картошку сажать, да печь разжигать, да воду таскать, да пуп надрывать, – каторжная я вам? Пшел вон, постылый! Не то получишь – грудями по ушам…
И Терешечка выпал из дупла.
Крутит головой, губы распускает от обиды:
– С бабой – оно непросто.
– Ой, непросто, – подтверждают от костра.
Мой друг подскакивает в нетерпении, шустро лезет в дупло:
– Ой-ей-еюшки... Любви хочу! Тепла! Угревочка! Задастую мне. Сисястую. Портки постирать, рубахи с портянками...
И выпал наружу.
Пришагал из барака Вася-биток…
…девочка-телочка идет рядом, опадает в коленях, глаза прикрывает блаженно.
Вася подсаживается к костерку, подхватывает котелок с ушицей, глотает через край гущу с костями. Она стоит возле, перебирает мятый подол, вздыхает шумно, румяная от переживаний.
– Нас в дом отдыхе кормят. Первое-второе, на заедку компот.
Мой невозможный друг кладет на нее внимательный глаз:
– Слушай, тебе помощники не нужны?
– Нужны, – отвечает Вася-биток. – Девок приводить. Пока ходишь взад-назад, срок в дом отдыхе кончается.
– Так, да? – щурится друг. – А ну пойдем, отойдем.
– Пойдем, – соглашается Вася и отставляет пустой котелок.
– Вот еще. Мне и тут хорошо.
Посвистел независимо.
А Вася-биток буднично, без хвастовства:
– Ребята меня прихватили. Из дом отдыха. Девок отбивать?.. Я их и зачал в лапшу крошить. Гнал до самого города. Жикнул – готов! Жикнул – другой! Воротился – этаж обработал. Да сестру-хозяйку в придачу.
Представили зримо.
Телочка задрожала. Листом осиновым.
– Некогда мне с вами, – говорит Вася. – Турурушки перебирать. Девок полно, а отпуск у них малый. Всех не обгулять.
И повел ее назад, ублаженную и бездыханную, на подламывающихся ногах.
Заорал за дальними кустами:
– Девка, стоя на плоту, моет шелкову фату. Прошла тина, прошла глина, прошла мутная вода...
А она в ответ нежно, жалостливо:
– Лучше в море мне быть утопимой, чем на свете жить нелюбимой...
И нет их.
«Люди! – говорила бабушка Хая по схожему поводу. – Прежде в тринадцать лет замуж отдавали. Вам кажется‚ плохо было? Мне кажется‚ хорошо...»
Догорает костерок.
Тьма обступает заметно.
Мрак с мороком.
Холодок понизу.
Дед однорукий пристыл на месте, не шевелится, под боком тень извивистая, гибкая, ручьем стекающая.
Жмется к нему, жалится.
– Засентябрило. К ночи стыло. Вася-биток на пришлых лютует, своих ему мало. Всё за двенадцать дён хочет поспеть, да где там: обеды, и те в три смены. А свои рядом. Промерзлые. Не обласканные. Тех не хужее. Обидно нам, деда.
А дед:
– Я обласкаю.
– Одной-то рукою?
– Мало тебе?
Вздох.
Тишина.
Горловой хохоток:
– Хо-о-рошо... Тёпла пазушка...
Пошел к бараку, повел за собой: волосы до земли – водопад зеленый.
А там, внизу, озеро расходилось: всплески, стоны, бой волны о берег, вскипание бурунов, обвалы хохота сатанинского, урчание-бурчание утробное, всасывание взахлеб до дна, чмоканье-щелканье-шлепанье – разъяснять не надо.
– Анчутка, – решает мой невозможный друг. – Чёрт вертячий. Освобожденный секретарь.
Оттуда, с озера:
– Берите выше...
Трактор катит с прицепом, девочками полон кузов.
Мотор стучит гулко и редко.
Вася-биток за рулем.
– Вы чего, красавицы?
– Очереди дожидаемся, – объявляют дружно. – Дни в дом отдыхе кончаются. За каждой не находишься.
– Дешево себя отдаете, прелестницы.
– Дешево, – соглашаются. – Ой, как дешево!
Лезет из кабины Вася-биток, и первая уже торопится с прицепа, деловито и озабоченно: номер на ладони химическим карандашом.