День писателя - страница 33
Везувий машинально взял соску и швырнул в дальний угол кухни.
Кошка бросилась следом, с каким-то диковатым рычанием, тут же, бодаясь, выскочила из угла, держа в полуоткрытом клыкастом рту соску, как собака палку. Трусцой, подбрасывая зад, как лошадь на галопе, кошка приблизилась к ногам Везувия, зычно мяукнула и выронила соску на пол. Везувий застыл, пораженный и растроганный.
— А ну-ка еще разок! — воскликнул он, поднял соску и швырнул в тот же дальний угол.
Проскрипели, пробуксовывая, когти по полу от резвого старта, и через секунду соска вновь покатилась, выпущенная изо рта, к валенкам очарованного кошачьими способностями Везувия.
Для верности повторив упражнение еще несколько раз, Везувий сунул соску в карман, подхватил кошку на руки и помчался в комнату.
Стоял шум.
Взрослые громогласно о чем-то спорили или вспоминали что-то, дети танцевали под патефон. Везувий поднял над головой кошку и не своим голосом заорал:
— Она соску сама носит!
Мама, раскрасневшаяся, потная, полноватая женщина лет тридцати семи, взглянула довольно спокойно на сына и сказала:
— Вася (она называла его так, потому что не нравилась ей отцовская причуда с «Везувием»), от нее лишаи будут.
— Ничего от нее не будет! — крикливо выпалил Везувий. — Она умная! — И, обращаясь к отцу, Ивану Степановичу, который довольно сильно захмелел, сказал: — Пап, ну пойдем, посмотришь! Ну пап! Чего ты все за столом торчишь! Пойдем!
Иван Степанович, здоровый, крутоплечий, положил свои пудовые кулаки на край стола, качнулся, мутные глаза как будто прозрели, и он громогласно вымолвил:
— Не мо-огу отказать, сын зовет! — И неуверенно встал. — Я оф… оф… цияльно за-аявляю… Везувий бу-удет артистом! В Бо-ольшом тя… тятре… высту-упать будет!
Голос у Ивана Степановича был столь низкий и громкий — недаром говорится: луженая глотка, — что хотелось, когда он говорил, особенно когда был под хмельком, зажать уши.
— Ну, нахлебалси уже! — недовольно проговорила мама и с чувством махнула рукой.
— Да ладноть, Дусь! — успокоила ее жена дяди Коли. — Ноне небось праздник!
Иван Степанович толкнул нечаянно стол, попадали бутылки и рюмки.
Глубоко вздохнув и покачиваясь, Иван Степанович вышел на середину комнаты и прогремел своим иерихонским голосом:
— Хтой-то нахлебалси? И я, что-оль? Не бы-ывать, чтоб Лизо-блюдовы пья-аными ва-алялись! — Он топнул ногой, так что красный абажур с кистями закачался.
Брата взял под руку коренастый дядя Коля.
— Вань, не шуми! Чего ты, в гараже, что ль?!
Везувий, успевший скинуть пальто и переобуться, тем не менее, не отпуская от себя кошку, вцепился в руку отца и тащил его в коридор.
— Пап, ну чего ты уперся! Пошли цирковые номера смотреть! — говорил Везувий и видел, что отец слушается его.
В коридоре Иван Степанович качнулся в сторону сына, так что тот сел в соседскую корзину с картошкой.
— Пап, ну что ты допьяна пьешь всю дорогу!
— Ну, я-а не… не… обуду! — склоняясь к самому уху Везувия, прошептал Иван Степанович, обдавая ребенка густым запахом водки.
На кухне отец оперся крутым плечом о косяк, а Везувий занес руку с соской над головой. Кошка замерла, даже шерсть на спине вздыбилась.
— Ого… смотри… ого… Мхмы, — оживился Иван Степанович и заслонился руками, изображая испуг. — Си-ильней кошки зверя не-эт!
Везувий метнул соску в угол. Кошка моментально, с характерным шарканьем когтей по дощатому полу сорвалась с места. Обратно она шла, как показалось Везувию, даже с какой-то показной улыбкой, говорящей, мол, смотрите, какая я способная.
Иван Степанович встряхнул тяжелой головой, чуб упал на глаза.
Непосредственная, прямо-таки детская улыбка озарила его пьяное лицо, и он воскликнул:
— В Бо-ольшом тя… ступать!
Везувий вновь швырнул соску и, когда кошка несла ее назад, сказал, заглядывая в улыбающееся лицо отца:
— Как твой Нолик!
Отец, еще более оживляясь, что-то вспомнив, прогремел:
— Ма-ать ко-ормит его… Ванька не по-одходи… Нолик тут как тут… Бежит к матери… А я уж… по-оджидаю! За-а-апрягу в тележку… Не хо-очет ехать… Потом неделю не подходит…
Иван Степанович, придерживаясь за стену коридора, направился в комнату.