День писателя - страница 59
Едва открыл «Фауста», как напоролся на следующие слова:
Здорово сказано. Если б так думали многие и многие, умных людей на свете было бы больше и жить было бы легче.
Звонили из «Пионерской зорьки» — пригласили в понедельник зайти. Хотят повторить мое выступление: «Почему школьники ошибаются, когда пишут». Но у меня нет текста. Меня смущает и то, что у меня нет зубов, чтобы хорошо читать. В общем, что будет, то и будет.
Наступили морозы. У меня очень зябнут пальцы, именно кончики. Пожалуй, придется купить шерстяные перчатки. Палец на ноге продолжает «хворать», но все же ему значительно лучше.
6 декабря были мои именины. 3 декабря — день рождения. Я не справлял и никому ничего не говорил. Так лучше! Стукнуло мне 68. Довольно прилично.
Вчера Лужин уехал на «Интернационалку». Может быть, надолго.
Сегодня у Наденьки были ее школьные «артисты» — двое мальчиков и две девочки. Девочки — Мила и Таня — принесли Наденьке в подарок великолепных шоколадных конфет.
Когда мы сидели за столом, пили чай и разговаривали, сосед Жуков специально включил радио на полную громкость и стучал по какому-то железу молотком. Софи под этот аккомпанемент во все горло пела: «Валенки, валенки, не подшиты, стареньки». Наденька хотела бежать скандалить, но мы ее удержали. Настроение, разумеется, было отвратительное.
В тюрьме, наверно, тише.
Как только гости ушли, соседи немного притихли. Заметка об одушевленности, кажется, попадет в номер в пятницу. Сильно сокращена. Мне все равно.
…Сегодня в 1 ч. 15 м. ночи я сидел как дурак, ожидая, когда мне сделают кровать. Когда я об этом заявил, то Надежда Петровна назвала меня кретином, идиотом и пр. Как жаль, что я ничем не могу вправить мозги… У нее не в порядке нервная система. Это болезнь — я по себе чувствую, — и с ней надо считаться.
Вчера по звонку будильника проснулись я и Наденька. Прослушали конец физкультурных занятий. Дальше — «Пионерская зорька». Как обычно, музыкальное вступление. Голос диктора: «Пожалуйста, Александр Иванович». И дальше я: «В начале 19-го столетия историк Карамзин…» Совсем не мой голос. И, я бы сказал, не очень симпатичный. Выступил хорошо. С Наденькой потом смеялись над манерой говорить. Я не умею давать фразу просто. На носках дырки, а Н. хоть бы хны!
Человек не должен жаловаться на времена. Из этого ничего путного не выходит. Время дурное: ну что ж, на то и человек, дабы улучшить его. Величайшее чувственное наслаждение, которое не содержит в себе никакой примеси отвращения, — это, в здоровом состоянии, отдых после работы. Все, что не есть мысль, есть чистое ничто. Мы не можем мыслить ничего, кроме мысли. Целый день сидел голодный. Теперь поел какой-то дряни, и разболелся желудок.
Соседи начали безобразничать особенно активно. Даже после обеда, когда они обычно спят, все равно радио работает. То они его приглушают, то усиливают. А у нас? Тишина. Зачем же заводить радио и в это время разговаривать, выходить из комнаты в уборную и пр.? А главное, что за уши?! Я был бы рад, если соседи напились бы и шумели: это было бы жизненно и, пожалуй, изредка интересно. Но каждый день выдерживать их «атаки» — это надо иметь нервы. А они на исходе.
Вчера говорил по телефону с проф. Крючковым. Я чуть было не попал в неприятную историю. Моя заметка о том, что надо писать «запустили спутника Земли», а не «запустили спутник Земли», могла попасть в печать. Получился бы скандал. Эту форму я взял у Р. из последней его книжки. А он в разговоре с Крючковым отрекся от своего взгляда.
Хорошо, что в этом разобрался Крючков — иначе я влип бы: были бы звонки по телефону и письма. Можно сказать, меня спас сам Бог.
Вчера соседи улеглись спать в 11 часов. Днем нас не было.
У Наденьки самочувствие неважное. Дело не только в ногах, но и в душенастроении, по-моему, из-за Лужина.
Погода скверная, снег тает, лужи, грязь. В редакцию не поехал. В столовой давно не был. Иногда хожу в буфет. Надо привыкать к нему. Из санатория вернулся Л. М. Сухов. Мы с ним вспоминали столовую и буфет на «Правде». Никакого сравнения. Вот уж действительно: «Земная жизнь объята снами…»