День святого Нормана Грея - страница 3
С палубы Норман увидел в трех сотнях ярдах резвящийся на спокойной воде глиссер. Одна из девочек сидела за рулем, другая, вместе с Бобби, болталась за ним на лыжах.
Вот Бобби плюхнулся в воду…
Он спустился в салон. На столе, после завтрака троицы, находились бутылки с шампанским – пустая и на треть недопитая. Даже в холодильник поленились поставить, черти.
А когда снова поднялся на палубу, там, на глиссере, занимались купанием. Бобби помахал ему бутылкой с шампанским в руке. Норман помахал в ответ и пошел искать инструменты.
Через полчаса он пребывал в полном замешательстве, и как раз компания поднялась на борт.
Бобби беззаботно, и лишь между прочим, поинтересовался, отчего яхта стала конопатой, а девочки очень удивились ночному событию, потому что, по их словам, никаких землетрясений и извержений на памяти местных жителей никогда не было.
Необъяснимо! Поверхность пятен и нетронутой палубы одинакова. Одна и та же катаная сталь, он готов поручиться.
Раскаленный пенистый субстрат просто сжег краску и испарился?.. Тогда субстрат представлял бы собой очень легкую фракцию, а она не может сохранять устойчивого накаливания, и должна была сгорать почти сразу, в доли секунд еще в воздухе. Или природа продемонстрировала то, что он вот только недавно обнаружил в эксперименте?.. Нет, он работал с углеродом, и горящее углеродистое соединение было бы выброшено на поверхность обязательно уже в виде газа.
Чепуха, впрочем. Странное началось потом. И не странное, а страшное.
– Значит, вчера днем вы почувствовали чье-то постороннее присутствие на яхте?
– Кажется, да.
– Говорите яснее, мистер.
Что тут можно сказать яснее? Первый раз послышались странные звуки, когда он после обеда вышел на палубу. Бобби совсем осовел к концу обеда и захрапел прямо за столом, положив на него руки, а на них голову. Девицы, заявив, что опились и объелись, разлеглись по диванам – послеобеденная сиеста. Норман стоял на палубе с другой от солнечной стороны. Здесь не было пятен от ночного фейерверка, огненные субстраты сюда не долетели, зато тот борт отделали еще сильнее, чем нос и корму.
Почудились вдруг посторонние звуки. Как будто с той, другой, стороны. И он даже прошел туда, чтобы взглянуть.
– Какие звуки?
– Как если бы что перемещалось… трудно сказать точнее. Потом мне показалось, эти звуки идут от кормы. Я даже заглянул в люк машинного отделения.
Нигде ничего, и Норман решил, что просто показалось.
Пришла мысль покататься на глиссере.
Катался, купался… поставил над глиссером тент и задремал под ним.
Прошло в общей сложности часа три.
Солнце уже двинулось к горизонту. Норман еще раз искупался и возвратился на яхту.
Поднял на корму глиссер, с кормового конца не видны срединные части бортов.
Прошел в каюту переодеться. Потом в главный салон, где никого не было.
Поднялся из него на правый солнечный борт…
Страшными были не тела людей. А кровь.
Он вдруг перестал слышать. Говорил сам себе, потому что помнит, как двигались губы, но не слышал, ни снаружи, ни изнутри.
– Почему вы не пошли сразу к острову?
– Рулевое управление вышло из строя.
– Мистер Грей, оно не вышло из строя. Когда прибыл наш пограничный корабль и яхту повели в порт, рулевое управление нормально работало.
Еще казалось, что кто-то все время подбирается к рубке. С правого борта, где трупы.
Нет, он не сошел тогда с ума, хотя было близко. Руль не работал, и кто-то подбирался к рубке. Задрожала захлопнутая им дверка, словно ее пытаются отодрать с той стороны. И в этот момент Норман увидел судно, он не запомнил, какое именно. И выскочил с ракетницей на другой борт.
– Протокол на подпись вам принесут в камеру.
– Вы не дадите мне аспирин?
Офицер посмотрел на него… в глазах прочиталось презрение. Но мелькнуло что-то еще.
Он повернулся в кресле к настенному шкафу у себя за спиной и открыл одну из дверок. Забулькало. Через несколько секунд перед Норманом оказался стаканчик с ромом.
Опять, когда провели через пять или шесть помещений, Норман испытал бессмысленное желание рассмотреть идиотский портрет. Потом пошли каменные коридоры – куда-то вниз, куда-то вверх. Сколько этим каменным сводам лет? Четыреста, пятьсот?