Денежная история - страница 26

Он вдруг трясет головой, отступает на шаг.

— Нет, не надо, не надо! Из-за этих проклятущих… — так и говорит совсем по-стариковски «проклятущих» — …он погиб. А зачем они ему были нужны? Ну, зачем? Ведь я его предупреждал, что большие деньги до добра не доведут. Не надо… не хочу к ним прикасаться, оставьте себе, вам нужней.

Этот отказ совершенно для меня неожидан, и я бормочу:

— Да что вы, Иван Петрович… как же так? Это же мой долг. Я обязан его вернуть. Пожалуйста, возьмите.

И сую ему, сую эти с муками добытые купюры. Но старец трясет головой: нет! нет! Но если я уж очень настаиваю… а это благородно с моей стороны… то я могу отдать эти деньги его дочери.

— Верочка! — слабо зовет он. От кучи курящих отделяется высокая женщина, светловолосая, как Яхнин, голубоглазая, как Яхнин, старше его лет на пять, в черной косынке. А я и не знал, что у Молвы есть сестра.

— Вот, Верочка, товарищ Игорька по школе.

— Андрей Кумиров, — представляюсь я.

— Вот, оказывается, он остался должен Игорьку деньги. Он хочет вернуть, но я не хочу брать эти проклятущие, просто, знаешь, физически не могу. Ты возьми, пожалуйста, если нуждаешься, — объясняет отец.

Сестра Молвы немигающе смотрит на меня, на протянутую пачку.

— Сколько здесь? — спрашивает она.

— Сто тысяч. Я отправлял семью на материк, и мне понадобилось. Я занимал у Игоря еще в мае. Возможно, нужны проценты, но сейчас я…

— Ах, какие проценты! — отмахивается она чуть ли не оскорбленно.

— Спасибо, что эти вернули. — И берет деньги, и сует их, не считая, в сумочку. — Я уверена, что у Игоря осталась куча должников. Но теперь их, конечно, днем с огнем не сыщешь. И, конечно, не докажешь…

— Оставь, оставь… оставь это! — торопливо перебивает ее отец. И поспешно отходит, словно убегает от нестерпимого для него разговора о деньгах.

— Я вас не помню, — говорит сестра Молвы, немигающе глядя на меня.

— Вы у нас бывали?

— Однажды был на дне рождения Игоря. В десятом классе, — выдерживаю я ее взгляд.

— Я тогда училась в институте в Москве. Да, вот так… — Голубые скорбные глаза затуманиваются. — Ушел Игорь.

— Все уйдем. Это неизбежно, — отвечает кто-то за меня. (Дикая банальность!)

— Да, все уйдем. Но он мог бы еще пожить. Слишком спешил. Вы его друг?

— Скорей приятель.

— Что ж, спасибо, что пришли. Что о долге вспомнили. Сейчас, знаете, порядочность не в чести.

Она бросает недокуренную сигарету на крыльцо, растирает туфлей. Хочет уйти.

— Послушайте… — останавливаю ее.

— Да?

— А что-нибудь прояснилось… ну, милиция что-нибудь выяснила? — трудно складываю я вопрос.

— Кто убил? — напрямик уточняет она.

— Да.

— А вы знаете наших сыщиков? На них мало надежды. Папа, правда, настоял, чтобы привлекли самых лучших. Кажется, кто-то приехал даже из Москвы. Что толку! Даже если этого ублюдка или ублюдков найдут, что им грозит? Дадут лет восемь-девять от силы, а потом отпустят досрочно. Игоря этим не воскресишь, так ведь? — как-то очень трезво говорит она. И уходит — высокая, светловолосая, а я возвращаюсь за стол, подсаживаюсь к Вите Баранову, сильно уже пьяному, расхристанному какому-то.

— Сказал бы что-нибудь об Игоре, — подсказываю я бородачу.

— А ты? — вопрошает он.

— Мы с ним не шибко дружили, ты знаешь.

— А я? Я шибко?

— Тише ты… — усмиряю его пьяный громкий голос.

И вдруг Баранов встает с рюмкой в руках. За длинным столом, шумным уже столом, замолкают. Какой-то внезапный ужас охватывает меня. Это не страх возможного скандала от непредсказуемой Витиной речи, а что-то более глубокое, какое-то мистическое ощущение, что вдруг в открытую дверь войдет высокий, светловолосый Яхнин и, увидев меня, воскликнет что-нибудь вроде:

— Ба! И ты здесь, старичок! Вот не ожидал, что придешь. А должок-то ты просрочил, родимый! — И я с трудом удерживаюсь, чтобы не встать из-за стола и не уйти прочь… стискиваю зубы, гляжу куда-то вниз, в ничто.

Баранов говорит неожиданно хорошо, обдуманно и прочувствованно. В его словах нет излишних дифирамбов покойнику. Игорь был нашим товарищем по школе, по классу. Он был неоднозначной личностью. Не все его понимали, но он жадно любил жизнь и хотел взять от нее все, но жизнь сложней наших представлений о ней, она непредсказуема и вычислить заранее все варианты ее, все неожиданные ходы невозможно ни на каком компьютере. Игорь ушел внезапно и очень рано, недоделав предназначенного ему, возможно, большого дела. В последние годы мы редко встречались, но школьная память — самая сильная и живая из всех памятей. Она сохраняет нам Игоря таким, кажим мы его знали. Пусть земля ему будет пухом!