Деревенский дневник - страница 36

„Как бы не остался он постоянным!“ — замечает Иван Федосеевич.

За такими вот разговорами мы и не заметили, как пришли в Стрельцы.

Пока мы пьем чай, несколько раз приходят звать Ивана Федосеевича на поминки. Еще утром, когда я приехал сюда, в глаза мне бросилась крышка от гроба, стоявшая возле одной из изб. Яркая, убранная бумажными цветами и фольгой, она выглядела дико и неестественно среди тихой зеленой деревеньки, в ясное летнее утро. Оказалось, что хоронят парня лет шестнадцати, несколько дней назад убитого в пьяной драке. Теперь вот и зовут председателя почтить покойника. Но он решительно отказывается, и — как объясняет он мне — по многим причинам. Во-первых, пить не любит; во-вторых, пьяного хулигана хоронят; в-третьих, нечего ему, председателю колхоза и коммунисту, с попом за одним столом сидеть; в-четвертых, нечего пить среди бела дня в горячую рабочую пору; в-пятых, — хотя этого он не говорит, — переживает он, вижу я, нелепую и дикую смерть полного сил юноши, который много мог бы сделать в жизни. Иван Федосеевич далеко не сентиментален. В этой смерти во время пьяной драки он видит ненавистную ему старую деревню. „А бригадир пошел, — говорит он с презрением, — ему там чашку вина поднесут, а он ее, как ворон крови, дожидается“. В последних словах его уже не презрение, но ненависть. Он даже в лице переменился, побагровел. Потом, печально улыбнувшись, вспомнил, как хоронили весной старую, заслуженную доярку. Тут уж он, разумеется, и на похороны пошел и на поминки. Много поработала на своем веку эта женщина. Надо было отдать ей последний долг, — об этом он говорит с грустью и уважением. И снова улыбается. Хоронили старуху, конечно, с попом. Перед отпеванием батюшка сказал, что он подождет, не желает ли гражданин председатель сказать слово. И председатель сказал прощальное слово ушедшей из жизни доярке. Только после этого священник стал отпевать. И за поминальным столом, по предложению священника, первое слово говорил председатель колхоза. „А тут, — заканчивает он сердито, — делать мне нечего. Пусть меня родители его поносят, не пойду к ним“.

Уже на прощание Иван Федосеевич сообщает мне, что теперь у них новый секретарь райкома, Алексей Петрович Кожухов; вроде бы ничего, самостоятельный работник. И тут же не то спрашивает, не то размышляет вслух: где бы это высказать, что секретари райкома должны не в машинах ездить и не в брюках навыпуск ходить, а верхом и в сапогах; и чтобы подольше жили в колхозах, помогали, советовали, учили; и чтобы давали им работать в районе не три года, а десять, — а то он только выучится, только начнет понимать свой район, его уже в другой перебрасывают.

После этого я не один раз бывал у Ивана Федосеевича — и в Стрельцах и в Любогостицах, куда он позднее переехал на жительство, чтобы постоянно быть рядом с конторой и хозяйственным центром колхоза. Но минувшим летом я у него не был — встречал лишь мельком несколько раз в Райгороде, — не долго пробыл у него и осенью. Понятно нетерпение, с каким, я ожидаю предстоящей встречи.

Утром райкомовский „газик“ сигналит под окном.

Андрей Владимирович говорит, что Ивана Федосеевича мы едва ли застанем дома — сенокос, и председатель конечно же в лугах, где нам его нипочем не найти. И все же мы решаем ехать.

Судя по сводке, публикуемой в районной газете, дела у Ивана Федосеевича с сеноуборкой весьма плохи. Любогостицкий колхоз занимает в сводке одно из последних мест, — тогда как впереди идут какие-то неизвестные мне колхозы. Да и не с одной сеноуборкой, надо полагать, отстал Иван Федосеевич. Весной у него все было затоплено, и, как мне говорили в райисполкоме, план весеннего сева колхоз выполнил на шестьдесят процентов. Залиты были не только луга, откуда очень поздно сошла вода, что весьма плохо отразилось на травостое, но и пахотные земли. Мало чем обрадует нас Иван Федосеевич, и едва ли приятны будут ему нежданные гости.

Правда, я слышал, что Иван Федосеевич строит новый свинарник, что огурцы из Парников и теплицы уже дали ему нынче двести тысяч рублей. Но слышал я еще и другое, будто совершил он не очень красивый поступок: купил на здешнем консервном заводе свеклу, якобы для корма свиней, а на самом деле продал ее в Москве. И теперь в Райгороде поговаривают, что Иван Федосеевич, мол, ударился в спекуляцию. Его уже и „прорабатывали“ за это.