Деревня - страница 13

  Колодец же, ради которого я, собственно, и затеял рассказывать, был даже не наш колодец, а мой личный колодец, который я, сказать по правде, так и не удосужился тогда выкопать, но зато вдоволь успел нафантазировать о нем. Дело обстояло ближе к осени и коснулось непосредственно самого разгара сбора урожаев, когда и Григорий к Акулине приехал работать, привезя с собой жену свою - Любу (им принадлежала часть огорода), и вся вообще семья, кроме, пожалуй что, моего дяди Виталия (человека молодого и с планами далеко идущими, куда больше увлеченного построением своей жизни), собиралась вместе на одном нашем гектаре земли трудиться во общее благо. Этот момент соборности между всеми нами происходил закономерно каждый год и для меня на тот момент не значил больше видимого. То есть не больше пота, грязи, усталости и всеобщей раздраженности, как будто малый мой возраст и, соответственно, рост, приземляя меня к земле во всех возможных смыслах, не давал видеть положительных моментов таких вот периодов, которые несомненно были в духовном плане и которых я в упор не замечал. Здесь опять-таки все объяснимо, что мне - ребенку - до того, что все взрослые вдруг на время между собой сдружились, предлагают и оказывают друг другу всяческую поддержку, едят за одним столом и привозят гостинцы друг другу? Ко мне ведь они и в прочее время добры и даже добрее. Меня - корыстолюбивого малыша - заботили тогда лишь сам я да мой комфорт. В связи с тем я был даже рад, когда обо мне временами забывали, позволяя занимать свое время баловством, а не тяжелым трудом под стать взрослым. Это случалось, впрочем, далеко не всегда и очень часто я был вынужден сделаться для родных помощником, часто посыльным или даже тягловой, рабочей, так сказать, лошадкой. Мне поручались самые простые задачи, которые, однако, исправно нагружали меня физически. Но не совсем без чувства меры, - отдыхал я вдоволь. По сравнению с их взрослым бременем, мое мальчишеское бремя выглядело пустяковым (особенно, если сравнивать меня с сельскими мальчишками), но не казалось мне, однако, таковым.

  Я отчетливо помню дорогу от огорода к воротам, ведущим во двор, через которые приходилось мне проходить, таща в руке ведро, загруженное доверху картошкой или другими овощами, созревающими в тот же летне-осенний период. По узенькой, тоненькой такой тропе, в окружении высокой травы и кустов я взбирался вверх по пологому, глазами почти невидимому, но в те трудные минуты чувственно весьма даже ощутимому склону к серым, металлическим воротам, которые еще и были далеко не всегда открыты и которые в таком случае приходилось обходить стороной. В не меньшей степени я помню также и нытье поясницы и даже полноценную крепатуру на следующий день после таких подвигов, как, к примеру, прополка огорода или, скажем, копание картошки.

  Говорят, труд облагораживает, по мне, так утверждение это, - сущая нелепость. Тут надо уточнить все-таки, что, наверное, смотря какой труд, конечно, и смотря кого облагораживает. Тот, которым занимался я там, - труд, исконно мужицкий, - облагородить человека не мог по определению. Скорей уж служил он источником неисчерпаемого раздражения людей трудящихся на всех нетрудящихся людей, таким образом, неустанно сея семя раздора и смуты в сердца рабочего люда, а следственно, приводя лишь к вражде, но никак не возвышая дух человеческий над грядками и черноземом. Когда глаза твои неотрывно смотрят вниз, очень сомнительным мне представляется, что ум и дух твои воспрянут вдруг до необъятной небесной синевы, каким бы сродным не казался тебе этот твой труд. Так оно, верно, в большинстве случаев и происходит, а судя по моему опыту, - происходит так всегда. Только люди прежних поколений, старой закалки люди, набожные, истинно верующие могут в момент труда, когда рвутся жилы, а мышцы сокращаются из последних сил, задуматься вдруг о Боге, поблагодарить его за урожай и возможность его собирать, а не сетовать в раздражении, граничащем с яростью, на судьбу-злодейку.

  Моим родителям - представителям поколения, предшествующего моему, годы юности которого пришлись на закат СССР - и в том я полностью уверен, никогда бы и в голову не пришло нечто подобное. Они трудились в поте лица, как каторжники, а не как благодарные рабы господние, собирающие манну небесную. Только в отличии от каторжников настоящих, тех, которых ссылали в Сибирь, закованных в кандалы да цепи, цепи моих взрослых были цепями родства, а не цепями железа, отлитыми на заказ правительства.