Деревянная грамота - страница 4
И отскочил от шалаша.
В толпе засмеялись. Государев тесть Милославский был на Москве одним из богатейших бояр.
Довольный, что и людей порадовал, и сам повеселился, Стенька направился было в дальнейший обход, но тут повалил снег. Да еще какой! Ни с того ни с сего словно ангелы преогромную перину ножичком распластали да и вывернули на Красную площадь.
В тех рядах, где бабы торговали рукодельем, послышался радостный визг – весело ругаясь и перекликаясь, торговки прибирали с лавок и с рундуков свое шитье. И если бы Стенька мог улыбнуться еще шире, он бы непременно постарался. Однако шире просто уж было невозможно.
И тут стряслось-таки неладное.
Стенька не мог бы объяснить внятно, что такое он услышал, что разобрал в общем галдеже. Однако вошла в душу тревога – не так звучали невнятные голоса, ох, не так! Он развернулся и поспешил к краю площади – туда, где стояли распряженные сани, укрытые рогожами, туда, где тяжеловесно суетились, склонившись над передком одних саней, люди.
– Расступись! – гаркнул Стенька. – Что за шум? О чем лай?!
Как раз перед ним было необъятной ширины гузно. Мужик в синей, колом стоящей шубе нагнулся, вытаскивая что-то из саней, и больше всего был похож на широкий стол в приказе – тот, правда, не синим, а зеленым суконцем обычно покрывали.
Наконец он распрямился и повернулся к Стеньке.
На руках у мужика был ребенок, парнишка лет десяти, с таким белым личиком, какого у живых не бывает…
Парнишечка сжался каменным комком. Замерз он, видать, ночью – отогревать бесполезно, на ресницах – иней, вокруг ноздрей и рта – маленькие сосульки. Смотреть на него было невозможно – жалость прошибала.
– Где ты его взял? – с ходу напустился на мужика Стенька.
– Да рогожу откинул, войлок приподнял…
– А он-то и там! – добавила баба в рогатой кике и закивала мелко-мелко – видать, от страха.
– Господи, спаси и сохрани! – воскликнула другая, крестясь. – Вот страсти-то! Дитя в санях замерзло!
– Товаришко припрятать от снега хотел, а он-то и там…
– Чей парнишка – не знаешь? – спросил для порядка Стенька.
– Отродясь не видывал!
Случившийся тут же инок неведомой обители пробился ближе и протянул к парнишке руки.
– Может, и не помер еще? – с отчаянной надеждой в светлых глазах спросил инок. – Может, с Божьей помощью, и ототрем? Раздеть его надо, ощупать! Вы куда, бабы? Помогите же, Христа ради!
Но обе женки откачнулись от мертвого тела.
– Вот дуры! – прикрикнул на них Стенька. – Креста на вас нет!
Но, вдруг поверив иноку, сам проникся надеждой и стал как мог быстро расстегивать шубенку.
Из-за пазухи выпали и ударили его по ноге какие-то дощечки.
Инок нагнулся, поднял – и толкнул Стеньку в бок.
– Слышь-ка… Это в приказ снести надобно…
Стенька прижимал ухо к груди ребенка, все больше и больше убеждаясь, что помощи не требуется никакой. Он кинул взгляд на дощечки, вовсе не желая их разглядывать, а чтобы с полным основанием послать навязчивого инока туда, куда в таких случаях всякому русскому человеку посылать навычно.
И увидел буквы…
Дощечек было несколько, широких и плоских, тоньшины такой, что даже непонятно делалось, как их только вырезали. Сшитые ремешком, они представляли собой что-то вроде книжки.
– Что за притча! – изумился он.
Инок же раскрыл деревянную книжицу, свел негустые бровки, пытаясь прочитать первую строку – да и поднял на Стеньку светло-голубые удивленные глаза:
– Не по-нашему писано-то…
– Со мной пойдешь, донесешь до приказа, – велел Стенька мужику, что обнаружил в санях замерзшего парнишку. – Сказку от тебя отберем – кто таков, как к тебе в розвальни мертвое дитя попало…
– Да я откуда знаю! – воскликнул в отчаянии мужик. – Вчера еще ничего там не было! Он не иначе как ночью туда забрался!
– С чего бы ночью туда забираться? – спросил Стенька и наконец-то соблаговолил приглядеться к буквам.
– Как это не по-нашему? Вот же тебе…
И замолчал.
Он хотел назвать знакомую, хотя и странно выписанную, словно коротким лезвийцем вырубленную черную букву положенным ей именем, но вдруг понял, что и «глаголь» не туда нацелен клювиком, и «живете» – странного вида, а прочие знаки вообще ни в одной прописи не встретишь… И более того – строки лежали не поперек деревянных страниц, а вдоль их, так что и держать диковинную книжицу следовало необычным образом.