Деревянный самовар - страница 23

И точно – Никитский обмяк, как квашня, расплылся по стулу с намерением сползти на пол, глаза закатились к затылку и подернулись птичьей пленкой.

– Я его доведу, – успокоил всех Сеня, ухватил Толю за талию, приподнял, двинул вперед, заставляя переставлять слабые ноги, и громко приказал в операторское ухо: – Обними-ка меня за шею! Покрепче, как Жанку!

Никитский, вдруг поняв, что Сеня Саморуков и есть Жанна, сладострастно обнял его за шею. Так и пошли.

– Можете воочию наблюдать нравы столичной творческой интеллигенции, Григорий Александрович, – Фурсов посмотрел на капитана Поземкина и развел руками. – И эти люди готовы все осуждать и все осудить в нашей жизни…

– Заткнулся бы ты, писатель… – посоветовала ему расстроенная Жанна.

У Фурсова вдруг в нервном тике пошла правая щека, но он, стараясь, чтоб было незаметно, правой ладонью придавил подкожные толчки и сдержался, ничего не ответил разнузданной бабе.

– Все успокоились? – спросил Казарян, вдумчивым взглядом удостоверился, что все успокоились, и потребовал, чтобы все: – С устатку!

С устатку тоже можно выпить, что и сделали. Поземкин для приличия мелко-мелко пожевал сырку и опять попросился:

– Я пойду?

Не получилось приятельского общения с коллегой-аборигеном. Смирнов разрешил:

– Иди, Гриша. Ты, как я понимаю, завтра ответственным за прочесывание будешь, а я бы в леспромхоз смотался. У тебя какой-нибудь транспорт для меня найдется?

– Вас лейтенант Чекунов на мотоцикле доставит, – пообещал Поземкин и сей же момент понял, что транспорт для подполковника не по чину. Засуетился, забеспокоился: – Все ведь на облаву будет брошено. Сами понимаете, Александр Иванович. А мотоцикл – совсем новый «ИЖ», мощный, с коляской. Вас Чекунов как в колыбели домчит.

– Принято, – заявил Смирнов.

– Приятного аппетита и до свидания, – влезший в форменный кителек Поземкин, чтобы не быть к компании задом, пятился к выходу. Допятился и исчез.

– Что же может подумать о нас этот простой и чистый человек? – вздохнул Фурсов.

– А черт с ним! – решила Жанна. – Пусть думает, что хочет.

А Сеня Саморуков, наполняя рюмки по новой, философски резюмировал:

– Простых и чистых ментов не бывает.

– А Саня? А я? – азартно возразил Казарян.

– Ты уже семь лет, как не мент, – резонно ответил Сеня. – А Иваныч – элементарный выродок. Ты – выродок, Иваныч?

– На идиотские вопросы не отвечаю, – не зная, что ответить, ответил Смирнов.

– За простых и чистых! – решила выпить Жанна, подняла рюмку, но тут же и прокомментировала свой тост. – Встречала и тех, и других. Правда, чистых – реже. Не любит ваш брат часто мыться.

Выпили за простых и чистых. Выпили непростые и не всегда чистые.

– Полегчало? – спросил у Смирнова Казарян.

– Вроде, – прислушавшись к себе, ответил Смирнов. – Пойду я спать, Рома.

– А как ночь-то спать? – вспомнив смирновские дневные сомненья, поинтересовался Рома.

– Еще сотку приму и найду гнездышко, – пообещал Смирнов. – Завтра в толкотню, в суету, в маяту.

– Саня, а, может, ограничишься общим руководством? Засядешь в номере, надуешь щеки и будешь давать ценные указания.

– Кабы так! – вздохнул Смирнов. – Цепляет меня в этом деле чего-то. А чего – не пойму. Да и пованивает чем-то инородным.

– И поэтому тебе надо обязательно лезть в самую гущу?!

Жанна уже овладела гитарой, оставленной Тороповым. Кинула ногу на ногу, поправила колки, тронула струны и запела:

Мужики дружно, ладно и громко подхватили:

Толя Никитский ворвался к нему в номер, когда он привычно и тщательно снаряжал свой парабеллум. Смирнов быстро прикрыл свои железные цацки подушкой, но это было ни к чему: Толя не видел ничего в принципе. Ничего не видя, он озирался, стараясь понять, куда и зачем он попал. Наконец блуждающий его взор зацепил незамысловатое и простонародное лицо подполковника милиции Смирнова.

– Ага! – обрадовался Никитский. – Я к вам и шел!

– На предмет?