Десант в безвестность - страница 4

— Что? — задумчиво переспросил гость. Потом сообразил, о чем его спрашивают, замахал руками — Нет, нет, спасибо! — И поднялся со стула. — Вы когда уезжаете, Иван Алексеевич?

— Через день.

— Не могли бы дать ваш новый адрес? На всякий случай.

— Вот, возьмите.

— У меня к вам просьба, Иван Алексеевич:, если вдруг что вспомните, меня касающееся, не посчитайте за труд, черканите. Думаю, знаете куда?

— Да уж знаю! — сказал Мочихин. — Только поверьте, Виктор Павлович, вам надо искать разведчицу в другом месте. Среди десантников она оказаться никак не могла. На этот перешеек, адский перешеек, живому пробраться было невозможно. А сержант Рыжихин, если он был среди нас, десантников, наверняка погиб.

— И все же, Иван Алексеевич, если что вспомните, черканите. — Гость поблагодарил старого моряка, попрощался с извинениями, что заставил ворошить прошлое.

А Мочихин, проводив его до дверей, вернулся в комнату, сел у окна и так просидел часа два не двигаясь. Возбужденная память возвращала его — в который раз! — в молодость, в грозные и жестокие годы войны, когда человеческая жизнь ничего не стоила и потерять ее было до того просто, что даже в списки небытия она не всегда попадала. И дело не в том, что страшно умирать. Умирать не страшно. Нет. Страшно жить среди мертвых. Они с тобой, вокруг тебя. Днем, ночью — всегда! И кажется, что вот судьба уберегла тебя от верной смерти, живи, радуйся и гордись, что побывал в таком пекле, из которого нельзя было выбраться, а ты выбрался, выкарабкался, зубами вырывая себе право на жизнь, но смерть других, тех, кто был с тобой и которых давно уже нет, душит, мучает… Ты стареешь душой, телом, а память остается все той же, какой запечатлела однажды самые страшные дни в твоей жизни…

Ночью 16 мая 1942 года литерный воинский эшелон, следовавший из Лоух, сделал короткую остановку на станции Сорокской. Дежурный по станции тут же отправил эшелон дальше — на юг, не дав набрать кипятку краснофлотцам, которые, не успев спрыгнуть, бросились, ругаясь, назад, к своим вагонам, так как поезд уже стал набирать скорость.

Старшина 2 статьи Мочихин, тоже спрыгнувший за водой, еле догнал состав и, уцепившись за ручку двери последней теплушки, в которой ехали красноармейцы из второго батальона, пытался на ходу в нее забраться, но это ему никак не удавалось — мешал котелок с водой, который он бережно держал в левой руке.

— Давай сюда котелок! — кричали ему из теплушки. — Давай, тебе говорят, отстанешь!

Наконец старшина разжал пальцы, котелок у него забрали, а затем втащили в вагон и его самого.

— Пить захотелось, ну просто нет мочи! — оправдывался Мочихин, поправляя сбившуюся фуфайку.

Ему возвратили котелок.

— Нет, я уже не хочу, на станции успел напиться, — отказался он. — Пейте, кто желает. Своим ребятам нес, да вот не донес.

Его котелок сразу же пошел по рукам.

Найдя свободное место, старшина опустился на солому. Прямо над его головой мотался из стороны в сторону керосиновый фонарь, который хотя и слабо, но все же освещал теплушку.

К нему подсел уже немолодой красноармеец.

— Откуда будете, товарищ старшина? — спросил он.

— Из пятого вагона, из разведроты, — ответил Мочихин, поудобнее устраиваясь. — Ребята подумают, что отстал.

— Нет, родом, спрашиваю, откуда? — уточнил красноармеец.

— А-а-а… С Валдая. Знаешь, откуда наша Волга-матушка начинается? Вот я из тех краев. А ты?

— Я из Орска. Федор Выборнов, — представился красноармеец.

— А как же попал в автоматчики? Туда, вроде, молодых набирают.

— Сам не знаю. Подготовку прошел, стрелял неплохо. Вот и взяли. Только не пойму я — бригада у нас морская, а народ в ней всякий.

— Да, бригада наша разношерстная, — подтвердил Мочихин.

— И матросы тут, и красноармейцы. Почему бригада, а не полк, не дивизия? — произнес Выборнов.

— У моряков нет ни полков, ни дивизий. Это в сухопутных войсках. Бригада потому, что морская, — не совсем уверенно ответил Мочихин. Он плохо разбирался в сложной структуре воинских подразделений.

— Бригада морская, а мотаемся по лесам да по болотам. Вон сколько едем — все лес, лес…