Десну перешли батальоны - страница 32

Солнце совсем спряталось. Над рекой покатился туман, похолодало. Скоро совсем стемнеет. Где же переночевать? Разве под стогом?

Вдруг человек услышал какой-то странный звук.

— Хро-хро… Хро-хро-хро…

Человек вскочил, торопливо пошел на этот звук. Неужели его подводит старость? Так рыбаки приманивают сомов… Да-да, это из-за излучины… Человек заспешил к краю высокого выступа над Десной. Он не ошибся. Старость его не подвела. На маленькой утлой душегубке плыл рыбак. В одной руке он держал весло, другой слегка бил по воде деревянным копытцем.

— Хро-хро-хро… Хро-хро…

Рыбак манил сома. Наверно, безземельный, рыбачит, чтобы заработать…

— Добрый человек, перебросьте меня на тот берег! — крикнул старик.

Рыбак перестал бить копытцем и поднял голову.

— А куда вам на ночь глядя?

— Домой, домой, милый человек! В Боровичи!.. Лодки нигде нет. Исчезли! Черт его побери!.. Поймали сома?

Рыбак молча вытащил снасти и подъехал к берегу.

— Садитесь, перевезу.

Кирей уселся в лодчонку.

— Какой вы худой, дед. Где это вы были? — поинтересовался рыбак.

— Где? Черт его побери… Под замком сидел в Соснице.

— A-а… За что?

Кирей рассказал.

— Теперь выпустили?

— Выпустили?.. Бежал!.. Меня посылали днем лошадей комиссарских поить и подметать в присутствии. Черт его побери… Наслышался я на базаре разговоров, и болит у меня сердце. Там хлеб панский забрали, там лес рубят! Землю делят! И в Боровичах, думаю, за дело принялись. Говорил же Надводнюк. Это у нас есть человек такой, фронтовик. Опоздаю, думаю, а я ведь всю жизнь свою ждал этого дня. Черт его побери… И не выдержал! Сегодня пошел еще перед вечером по воду к колодцу, ведра оставил и убежал. Начальству теперь не до меня. Дрожат как в лихорадке. Тьфу!..

— Хорошо, дед, сделали, что ушли. — Лодка пристала к косе. Рыбак постучал веслом о песчаное дно, сказал задумчиво и с надеждой: — Поплыву и я домой. Теперь не до рыбы. И мне десятинку, верно, нарежут от панского поля…

— Да, надо плыть. Надо помочь своим людям. Спасибо… Прощайте. Уже темнеет…

— Доброго пути!

Кирей нашел тропинку и быстро пошел сквозь лозняк в лес. Темнело. Он спотыкался о пеньки, падал, сбивал ногй, но шага не убавлял. В лесу было совсем темно. Кирей многое видел за свой долгий век и темноты не боялся. Скорее бы домой, скорее…

Вдруг над его головой вспыхнуло небо. Где-то недалеко ударил колокол. Стало светлей, зашелестели листья на дубах. Быстрее застучало сердце в груди у деда. Неужели в Боровичах?.. Кирей побежал, вспотел. Рубаха прилипла к спине. Перехватывало дыхание, но он продолжал бежать. Вот, наконец, и опушка. Редеет лес. Сквозь кусты орешника видно пламя.

Кирей выбежал из лесу и остановился. Луг ровный, как ладонь, и в конце его, на горе, освещенные огнем Боровичи. Летят на луг огненные языки. Слышно, как воют собаки, бухает колокол… Упали стропила. В небо взлетел вихрь искр, закружился и рассыпался над Гнилицей.

— Опоздал, опоздал, — вздохнул Кирей. — Так их, люди добрые, так!.. Всех до одного в Гнилицу, в Гнилицу!.. — во весь голос вдруг закричал он и через луг еще быстрее побежал к селу.

27-го октября телеграф принес известие — для одних радостное и давно желанное, для других тревожное и страшное. Телеграф сообщал: в Петрограде произошел переворот. Власть захватили большевики, министры Временного правительства арестованы, власть перешла к Совету Народных Комиссаров во главе с Лениным.

Весть вырвалась из комнатки железнодорожного телеграфиста и, как ветер, закружила по перрону, перелетела в окрестные села, заглянула ласточкой — предвестницей весны — в дымные жилища полещуков, вылетела на площади, с площадей — на хутора, в самую глубину полесских лесов. Известие это встречали, как самого дорогого гостя. Не сиделось полещукам в хатах. В комитет, в комитет! Там все новости. Сосед забегал к соседу, собирались кучками, бежали в школу.

— Слышали? Переворот…

— Министров арестовали…

— Слышали? У власти народные комиссары!..

— Народные комиссары!..

— Ленин!..

— Ленин!..

— Ленин!..

Стар и млад произносили это имя, как самое дорогое, близкое имя. Ленин — это свобода, Ленин — это земля, Ленин — это хлеб, счастье, радость. Это имя произносили с уважением те, кто всю жизнь ходил в лаптях, жал за девятый сноп, разрабатывал карьеры в лесу, проливал кровавый пот на земле Соболевского и Писарчука. Этого имени боялись в усадьбах, где над калитками, на дубовых столбах лежали навесики, где на цепи бегал Бровко, где люди притаились, как волки в чащах. Здесь это имя произносили со страхом, с проклятиями.