Десну перешли батальоны - страница 45
В комнате опять стало тихо. Члены уездного комитета обдумывали предложение Воробьева. Для них воля партии была нерушимым законом; партия скажет идти в окопы — и они пойдут; партия скажет идти в подполье — они пойдут. Пойдут туда, где от их работы будет больше пользы для партии. Теперь партия ставила задачу — развалить изнутри армию кайзера. Они возьмутся за это дело и доведут его до конца, выполнят, как выполняли любое задание, данное партийной организацией. Они знали: постановить — значит выполнить.
— Одобряем твое предложение! — члены комитета подняли руки.
«Вот где сила партии!» — радостно думал Надводнюк, восторженно наблюдая за старыми большевиками.
— Отчего ты, Дмитро, не голосуешь? — тихо спросил Воробьев.
Все члены уездного комитета повернулись к Надводнюку. Он от неожиданности заморгал, покраснел.
— Я ведь не член комитета…
— Ты — коммунист! Решение о тебе принимаем.
— Я — за! — он стремительно поднял руку.
В ревком все реже заходили боровичане, да и те, которые заходили, больше молчали, беспрерывно курили, в глубине глаз таилась душевная боль. Перестала по вечерам у школы собираться молодежь. В хатах не зажигали огня. Но в каждой хате тайком собирались, шептали друг другу:
— Сила у него большая, у немца.
Вновь всплывали воспоминания о недавней войне. Тот, кто побывал на фронте, рассказывал о немецких «чемоданах», газе, аэропланах и пугал женщин. Страшные слухи переползали из хаты в хату, и на следующий день женщины рассказывали у колодца о том, что у немцев стальные рога, а когда дышат — из ноздрей валит огонь. Этими сказками в селе пугали неугомонных детей.
— Ш-ш! Вот германец придет, он тебе даст!..
Многих просто интересовали немцы. Боровичане окружали бывших фронтовиков, расспрашивали. Надводнюк, Бояр, Песковой, Ананий рассказывали, успокаивали, и крестьяне расходились по хатам. Но на следующий день рождались новые, еще более фантастические и пугающие слухи. Богомольные старухи рассказывали свои сны о комете с хвостом и о конце света.
Были и такие, которые говорили:
— Чем мы провинились перед немцами? Наше дело — сторона.
Но к весне готовились вяло, — руки совсем не поднимались. Страх охватил село, сковал тишиной и мучительным ожиданием наступающего дня.
По давней, вошедшей в традицию привычке возле хаты Гната Гориченко на спиленном дубе усаживались соседи.
— Вот тебе и попользовались панской землей! Черт его побери, откуда он взялся, этот германец! — взволнованно говорил Кирей.
— Бедному жениться — ночь коротка, так и нам с землей пана, — сплевывал Мирон Горовой.
— Говорят люди: тесно германцу на своей земле, вот он нашей земли ищет, — выдавливал из себя обычно молчаливый Тихон Надводнюк.
В беседах они возвращались к старым воспоминаниям, а заканчивали одним: «Вот поделили панские поля и жили бы себе…»
Днем по улицам бежали ручейки воды, смешанные с навозом. Снег чернел, оседал комьями. Перелетая с дерева на дерево, птичка еще напористее выкрикивала:
— Кидай сани, бери воз!… Кидай сани, бери воз!..
Птичка не радовала боровичан.
Где-то далеко под Гомелем грохотали орудия. По железной дороге двигались эшелоны с имуществом и ранеными. Изредка через Боровичи проходили обозы. Раненые стонали и печально смотрели на крестьян. Женщины выносили им хлеб, молоко, слушали их рассказы, тяжело и безнадежно вздыхали. Кое-кто спрашивал:
— Далеко ли он, немец этот?
Раненые махали руками, указывали в пространство.
— Гомель уже их. На Сновск идут…
— Если так, то немцы не сегодня — завтра будут в Макошине.
— Бой будет у моста. Мост через Десну большевики без боя не сдадут! — говорил Бровченко, который уже вылечил руку и часто выходил на улицу в толпу. — В окопах люди гнили, воюя с немцами, и вот еще сюда, на нашу землю черт их принес, — вздыхал он.
Бровченко не сторонились и охотно слушали. Петр Варфоломеевич обращался сразу ко всем:
— Не думайте, что это конец! Я знаю идею большевиков, их идея не может умереть, значит, будут еще бои. А немцы русской революцией заразятся.
Крестьяне его не понимали, но прислушивались к нему, чтобы заглушить в себе чувство страха перед врагом.