Десять встреч с мужеством - страница 10
— Ты куда, Петруша? — остановила его мать.
— В коммуну.
— Далась вам эта коммуна. — незлобно проворчала мать.
Петька пошел к своим дружкам Ивану Григорьеву и Петру Федоровскому. Накануне они договорились вместе сходить в соседнюю деревню— разузнать у местных комсомольцев про коммуну.
…Десять лет уже прошло после Октябрьской революции, а жизнь крестьян-бедняков в сибирском селе Усть-Ламенка была но прежнему трудной. Правда, Советская власть ликвидировала в стране класс помещиков, дала землю крестьянам. Но в деревне окрепли кулаки, стали притеснять малоимущих односельчан.
У бедняков не было лошадей, не хватало семян для посева. Весной они одалживали у богатеев лошадей, чтобы вспахать землю, и семенной материал.
Кулаки давали с условием, что осенью долг вернется им с большими процентами. Так год от году наживались кулаки.
Еще в первые годы Советской власти в отдельных деревнях начали возникать коммуны — прообразы колхозов. Одна из таких коммун сложилась в соседней с Усть-Ламенкой деревне. И дела там вроде бы пошли хорошо. Но как организована эта коммуна, усть ламенцы в точности нс знали. Вот и решили они послать к соседям свою делегацию. Выбрали самых толковых ребят комсомольцев во главе с Петром Дьяковым.
Под вечер делегаты вернулись. Собравшись в сельсовете, крестьяне внимательно слушали рассказ Петра Дьякова и его товарищей о житье соседей-коммунаров. Под конец решили: организовать у себя коммуну. Потом долго думали, как ее назвать. Наконец, придумали: «Новый путь». Тут же стали записываться в коммуну. Первыми поставили свои подписи Петр Дьяков и его друзья по комсомольской ячейке: Иван Григорьев, Иван Чернякнн, Иван Герасимов и Петр Федоровский. «Три Ивана, два Петра», — шутили первые коммунары.
Кулаки люто возненавидели коммуну и особенно ее вожаков. Как-то под вечер Петр Дьяков возвращался домой с собрания комсомольской ячейки. Неожиданно путь ему преградил здоровенный парень — сын кулака Мельникова. В руке он сжимал увесистый кол.
— Брось мутить народ, Петька! — зло выкрикнул Мельников. — А не то… — И он, не находя слов, грозно покрутил палкой.
Петр вырвал палку у Мельникова:
— Убирайся домой! И скажи тем, кто тебя послал: не только дубинкой, но никаким оружием не запугать нас. Коммуна сметет вас с пути!
В лице Петра была такая решимость, что Мельников невольно попятился.
Петр не придал значения этой встрече, даже не рассказал о пей товарищам: стоит ли верить словам кулацкого сынка? Его беспокоило другое — положение в коммуне. В нее вступило всего несколько семей. Даже многие бедняки остались в стороне. «Поглядим, как пойдут у вас дела», — уклончиво говорили они на настойчивые предложения коммунаров.
А дела в коммуне и в самом деле были неважные. Близился сев. Семена кое-как собрали. Но пахать было не на чем, лошадей не хватало. Ну хоть самим впрягайся.
Петр собрал своих друзей:
— Что будем делать? Давайте думать, ребята. Не придумаем — крышка! Распадется тогда наша коммуна.
Сидели долго, пока кто-то не сказал:
— Вот бы взять у кулаков трактор…
— Разве они дадут?
— А в самом деле: взять — и все! Трактор-то оии, чай, не на свои деньги покупали. На наши же, на бедняцкие.
— Решено! — сказал Петр. — Предложим правлению коммуны отобрать у кулаков трактор.
Правление поддержало комсомольцев. Договорились на следующий день сообщить кулакам решение правления.
А наутро пополз по селу слух: трактор исчез! Члены правления заспешили к кулакам. Зашли в один двор:
— Где трактор?
— Нету, продали мы его, — зло прищурившись, отвечал хозяин.
— Да ведь на днях стоял у тебя.
— Был на днях, да сплыл, — нагло усмехнулся кулак.
Коммунары видят: зря время тратят, осмотрели двор — нет трактора. Они к другому кулаку:
— Где трактор?
— Продали мы его.
Всех кулаков обошли. И у каждого один ответ: «Продали!» Коммунары чувствуют, что подвох, но поделать ничего не могут.
А сев уже совсем близко.
Усталый, разбитый, вернулся Петр домой.
— Совсем ты извелся, Петруша, лица на тебе нет, — заохала мать. — На хоть щец поешь.
Петр разделся, сел к столу. Мать хлопотала, собирая нехитрый обед. Петр смотрел на узловатые, загрубевшие, в трещинах материнские руки, словно видел их впервые. «Как много работы переделали руки твои, мать, — думал он. — Сколько они выпололи бурьяна на кулацких огородах, сколько сжали ржи и пшеницы на чужих полях!» И он с нежностью прикоснулся к материнской руке.