Десятый круг ада - страница 52
Рабочие как завороженные не сводили с него глаз.
— Чего пялите на меня глаза, бездельники?! Надо работать, работать, работать! И учтите, с сегодняшнего дня норма увеличивается в полтора раза. За невыполнение — карцер!
Циммерман резко повернулся и направился к выходу. Рабочие переглянулись: каждый взглядом спрашивал друг друга о том, заметил начальник отряда кирпичи или нет? Только слепой не мог разглядеть, что они делают на столе. Начальник хитер. Им он ничего не сказал. Где ему справиться с троими? А как выйдет из мастерской, тут же позовет эсэсовцев. Тогда конец. Значит, не выпускать фашистского прихвостня из помещения…
При молчаливом согласии товарищей угловатый схватил попавший под руку небольшой топорик и на цыпочках побежал за уходящим Циммерманом. Удар обухом с размаху по голове, и одним фашистом меньше. Труп можно спрятать в лесу, и потом ищи его. Но дверь открылась раньше, чем тот подошел к ней. На пороге появился запыхавшийся Пальчевский. Он видел, как Циммерман направился к брикетировочной мастерской в необычное для него время, и поспешил за ним. И успел он вовремя…
— По местам, негодяи! — рявкнул Пальчевский и с силой оттолкнул парня. Тот упал, топорик полетел в сторону.
— Что такое? — вынужден был обернуться на шум Циммерман. Он чувствовал за своей спиной крадущиеся шаги рабочего, понимал, что тот замышляет, и хотел уже было подсечкой свалить его с ног, если б не вмешался Пальчевский. Сейчас Циммерман сделал вид, что не понимает происходящего.
— У меня с этими лодырями свои счеты, господин начальник, — успокоил Пальчевский. — Разрешите, я с ними поговорю как следует?..
— Поговорите. И построже, — согласился Циммерман и, не оглядываясь, вышел на улицу.
Пальчевский, вне себя от ярости, накинулся на обескураженных рабочих, ругая их самыми последними словами.
— Вы же могли все сорвать?
— Так он же видел наши кирпичи! Продаст…
— Если б он их увидел, то нас бы с вами уже схватили эсэсовцы, понял? — сказал Пальчевский. — Предупреждаю: с этого человека ни один волос не должен упасть. Если кто дотронется до него — смерть! Как за невыполнение боевого приказа! Если мы его убьем, то всех нас поставят к стенке.
Парень глубоко выдохнул, почесал затылок, устало проговорил:
— Дела!.. Чуть было беды не натворили…
Вечером в конторе, получая задание на следующий день, Пальчевский молча выслушал справедливые упреки Циммермана. Генрих прав: он, Пальчевский, тут недосмотрел.
— Надо терпеливо ждать, — потребовал Циммерман. — Ждать долго. Может быть, полгода, год…
В отличие от барона Карла фон Тирфельдштейна, в понятии которого вся сознательная жизнь сводилась к деньгам, вину и женщинам, его незаконнорожденный сын оберштурмфюрер СС Герман Баремдикер пальму первенства отдавал карьере. Он лез из кожи вон, чтобы угодить своему начальнику оберштурмбанфюреру Грюндлеру, открыто заискивая перед ним. Как человека Баремдикер ненавидел Грюндлера и в то же время преклонялся перед ним как перед родственником великого арийца третьего рейха начальника РСХА обергруппенфюрера Кальтенбруннера. Баремдикер понимал, от Грюндлера во многом зависит его карьера. Попытался было как-то сблизиться с ним, но оберштурмбанфюрер дал понять, что между ними в занимаемом положении слишком большое расстояние.
Баремдикер был не из тех, кто мог терпеливо годами ждать милости от высокого начальства. Он воздействовал на него с помощью отца, имевшего большие связи в Берлине. Барон, жадный до денег, на этот раз не поскупился ради единственного сына, и друзья заверили его, что присвоение очередного звания — гауптштурмфюрера СС — для Германа можно считать решенным вопросом.
Деньги сейчас, правда еще незначительные, он клал в карман благодаря своей должности. Узников концлагеря № 1 кормил одной бурдой, отчего те едва передвигали ноги. Несколько лучше было питание в лагере № 2, обитателей которого по указанию Грюндлера к началу июля надлежало почему-то довести до нормальной средней упитанности. Экономил Баремдикер и на славянских рабочих, отпуская им негодные продукты. Доход от лагерей отец и сын до марки трогательно делили между собой. По-настоящему же разбогатеть Герман мечтал от женитьбы. Барон давно уже подыскивал ему невесту, приданого которой хватило бы на всю беззаботную жизнь.