Десятый круг ада - страница 62
— Рад видеть вас в казино, капитан! — Голльвицер широко улыбнулся командиру роты, вспомнив о том, что отвечает за его безопасность перед самим начальником РСХА обергруппенфюрером Кальтенбруннером.
— Позвольте, герр полковник, представить вам фрейлейн Настию, — учтиво склонил голову сияющий от гордости Шмидт.
В первое мгновение Голльвицер хотел было поцеловать руку очаровательной подруге капитана, но вовремя удержался. Она не арийка. Она всего-навсего белоруска, пусть и красивая. Подчиненные могут по-разному расценить его жест и, чего доброго, сообщить в Берлин.
— Весьма приятно! Весьма! — полковник расплылся в улыбке. — Надеюсь, капитан, вы довольны своей новой работой?
— Я давно мечтал о стройке, герр полковник, — ответил Шмидт. — Очень признателен вам за доверие.
Голльвицер сощурил глаза, многозначительно подмигнул капитану:
— Кто знал, что в Сосновичах растет такой яркий цветок!
Заиграл джаз, и на подмостки вышла худая оголенная певица. Сухим, дребезжащим голосом она затянула унылую песню. Шмидт повел Настю к столику. Он предложил своему начальнику выпить с ними по бокалу вина, и тот с радостью согласился.
Полковник пил вино мелкими глотками, не спуская маслянистых глаз с Насти. Шмидт говорил о строящемся доме отдыха для летчиков, в душе желая, чтобы командир бригады поскорее оставил их одних. Настя едва прикасалась губами к бокалу с пахнущим травой и вяжущим язык вином.
— Настя?!
Она вздрогнула, повернулась на голос и обмерла, в первое мгновение лишившись дара речи. Перед ней с заученной, слащаво-притворной улыбкой стоял хорошо одетый молодой мужчина.
— Не узнаешь старых знакомых?
Настя узнала его. Это был Осинский, бессменный член городского жюри на конкурсах песни, слывший в Борисове до войны специалистом по вокалу. Именно он вручал ей приз за первое место, которое она завоевала на последнем конкурсе в мае 1941 года.
— Пан Осинский?! — после секундного колебания удивилась Настя. — Приятная встреча… — через силу выдавила она из себя улыбку.
— Я рад, что ты с нами! — Осинский склонил голову перед Голльвицером: — Мы с ней, пан полковник, знали друг друга еще до прихода непобедимых немецких войск. Она тогда училась в средней школе и была секретарем комсомольцев.
«У-у, предатель. Фашистский прихвостень. Повесить тебя мало», — мысленно ругала Настя Осинского.
Полковник сухо засмеялся.
— Если вожак советской молодежи перешел на нашу сторону, выходит, нет больше веры большевикам! — изрек он.
— Пан Осинский тоже был коммунистом, герр полковник, — произнесла Настя.
— Только членом партии! Но никак не коммунистом. Членом партии, а это не одно и то же, — поспешил с ответом Осинский, пожалев о начатом с Настей разговоре. Выходит, эта девица здорово преуспела у немцев. Ей палец в рот не клади. А ведь была тихоней и скромницей.
— Что будет сегодня интересного в вашей программе? — как любитель и ценитель музыки спросил Голльвицер.
— Интересного… — Осинский, работавший теперь в этом казино, многозначительно ухмыльнулся: — Самое интересное, пан полковник, песни в исполнении пани Насти. Она у нас раньше неизменно была первой на всех конкурсах…
Полковник даже привстал со стула от удивления:
— Вы еще и поете?! Мы с капитаном испытаем истинное удовольствие от вашего голоса…
Насте стало жарко. Петь для сборища пьяных фашистских головорезов? Если б кто раньше только намекнул ей об этом, она бы выцарапала тому глаза! А сейчас… сейчас надо петь. Петь ради выполнения задания Ефимчука. Умоляюще взглянула на Шмидта: может быть, он запротестует? Но капитан не возражал.
Настя вместе с сияющим Осинским вышла на подмостки и о чем-то зашепталась с руководителем джаза. Потом она подошла к краю сцены и смело посмотрела в мгновенно притихший зал.
«Что она собирается петь? — заволновался Шмидт. — Лучше бы не пускать ее с паном Осинским…»
Настя, к его немалому удивлению, запела на немецком языке песню-балладу из «Фауста», которую они часто по вечерам исполняли вместе.
Шмидт занервничал, нечаянно опрокинул на скатерть бокал с вином. Гете, его любимый Гете, запрещен нацистами в Германии, а Настя, не зная того, поет здесь эту песню опального великого немецкого поэта. Как бы не взбунтовались нацисты, и тогда скандал.