Десятый праведник - страница 14

Некому, некому, некому…

Через несколько минут он остановился и решился оглянуться назад. Горб склона заслонил горящие обломки, был виден только плотный столб густого серо-черного дыма, обагренного снизу дрожащим оранжевым и красным сиянием. Но не от этого у него перехватило дыхание, а оттого, что на горизонте он увидел три крошечные фигурки — точно там, где он проходил полчаса назад. Железнодорожники!

Николай в сердцах сцепил зубы, развернулся и быстро зашагал вперед. Теперь в этих горах может стать действительно жарко. Те, что на хребте, не будут долго пялиться на дирижабль, вскочат на дрезину и отправятся на ближайший полицейский пост. Погода ясная (он безнадежно приглядывался к редким облакам над вершиной), и ничто не помешает с помощью сигнальных зеркал передать с поста на пост: объявляется поимка человека. И теперь, потеряв двоих своих, патруль будет беспощаден, как взявшие кровавый след гончие собаки.

Оставалась только одна, хотя и слабая надежда: обмануть очевидцев, что он якобы идет на восток, вдоль горной цепи, не собираясь переваливать через хребет. Он свернул немного вправо, ориентируясь на островок деревьев в низине, и направился туда. Конечно, потеря времени была неизбежна. Каждый четвертый шаг отдалял его от прохода, но это было неизбежное зло. Важно было создать впечатление, что он спускается, пока не доберется до укрытия в лесу Ветерхорна.

Он оглянулся через плечо. Фигурки на горизонте исчезли. Теперь он мог бы сменить направление, но предпочел не делать этого — а вдруг наверху появится какой-нибудь любопытный крестьянин из Альштуфе, которого привлекли стрельба и дым? К тому же хвойный лес был совсем рядом, крюк отнимет не больше пары минут, а возможно, позволит избежать больших неприятностей.

Он чувствовал, что действует на пределе возможностей, черпая энергию из последнего резерва тела и мозга. Потрясение, которое он пережил, опустошило его, измучило, он чувствовал себя каким-то плоским и прозрачным, лишенным веса и плотности. Ему удавалось сохранять ясность рассудка только потому, что произошедшее было заблокировано где-то на дне сознания, хотя яд продолжал просачиваться, парализуя ноги. Некому будет обмыть его тело перед тем, как положить в гроб, опять возникла навязчивая мысль. Некому будет прочесть книгу его грехов, написанную свинцом и холодной сталью…

Темная стена леса возникла перед ним неожиданно, и он встретил первые упругие ветки, расправив грудь, как марафонец на финише. Потом рухнул всем телом на землю, готовый принять лицом жесткий удар, но, на удивление, падение оказалось мягким, потому что руки непроизвольно выпростались вперед и тело спружинило.

Сознания он не терял. Просто лежал расслабившись, растекаясь, как квашня по столу. Сухие еловые иголочки покалывали щеку, и это легкое покалывание доставляло ему странное удовольствие, потому что было связью с жизнью, было чем-то таким, что Баске уже не испытать никогда. Тревога улетучилась, оставляя после себя лишь бледную тень, смутное ощущение, что надо куда-то торопиться. Ничего, нашептывала ленивая мысль, время есть. Хватит нетерпения, беготни, суеты. Хватит тревог и страхов. В целом мире нет ничего настолько важного, ради чего стоило бы отрываться от теплой земли, от отдыха и рассеянного наблюдения за ползущим по траве муравьем.

Рядом пробежала белка, распушив длинный хвост. Остановилась на мгновение, огляделась и стремительно вскарабкалась вверх по стволу ближайшей ели. Николай приподнялся и сел. Протянул руку, взял упавшую шишку и долго вертел ее перед глазами, исследуя с нелепым страстным любопытством каждую чешуйку в отдельности. Наверное, ему это было нужно, потому что постепенно он обретал силу, и когда утратил к шишке интерес, оцепенение рассеялось, как утренний туман. Воспоминание о перестрелке и пожаре утонуло там, где им и было место — среди других воспоминаний, в архиве абстрактных картин, лишенных силы реального переживания.

Пора было идти. Он встал, с удовлетворением отмечая, как наливаются упругостью отдохнувшие мышцы, и пошел в глубь леса, предохраняя локтем лицо от низких пружинящих веток. Вскоре он вышел на узкую тропинку с клочьями хилой бледно-зеленой травы. Встревожился, увидев след подкованного копыта, но отпечаток был старым, по крайней мере, двухдневным. Успокоившись, Николай пошел вверх. Теперь нечего бояться; засада здесь маловероятна, а редкого путника будет слышно издалека, и можно спрятаться в лесу, пока он не пройдет.