Детектив - страница 4

В типографии у него имелись траурные рамки для извещений о смерти, которые вывешивали на двери и телеграфные столбы, немного красивого шрифта с позолотой для объявлений о счастливых браках, две-три кассы строчных букв, несколько ящичков с заглавными, маленькая ручная печатная машина и допотопная ножная «виктория».

Отец Фодоракиса пошел к Праксителю поговорить с ним. Он сказал ему, что не верит в назначение сына на место регистратора и что лавчонка не может прокормить их обоих. Они обстоятельно потолковали обо всем и пришли к обоюдному согласию: пусть Фодоракис подучится пока типографскому делу. А там — у Праксителя были свои планы: ему уже порядком надоела эта работа, он выбился из сил — он передаст со временем типографию парню, чтобы тот жил, как люди, и преуспевал. Старик отец обрадовался. Он сказал тогда Фодоракису, что надо чем-нибудь заняться хотя бы временно, пока не выяснится с этим назначением, нельзя же бить баклуши.

Так Фодоракис начал ходить в типографию. Сначала он ходил только после обеда и работал, никогда не расставаясь с пиджаком и галстуком, чтобы все сразу же видели, что он не рабочий, не какой-нибудь поденщик, а лишь помогает Праксителю так, от нечего делать — ведь и в типографии работа умственная, — пока не получит место государственного чиновника — это единственное, что ему подходит. Если он сидел за столиком у окна так, что его видели с улицы, и правил корректуру, он был почти счастлив. Затем он стал ходить в типографию и по утрам, снимал иногда галстук, наконец стал снимать и пиджак. Пракситель положил ему жалованье. Тут успокоился и старик отец.

Сам Фодоракис не мирился со своей участью, не хотел быть рабочим, но и не отказывался от места с тем, чтобы попытаться изменить свою жизнь. Он выжидал. Лелеял мысль о превосходстве своей личности и мечтал о должности регистратора, о выдвижении и всеобщем признании. Время от времени возобновлялись хлопоты о месте, иногда казалось, что дело идет на лад, приходило письмо из Афин, подтверждавшее обещание, приближались выборы, разгоралась надежда — не угасал огонь. Между тем подвиги на полицейском поприще не выходили у Фодоракиса по вечерам из головы — и здесь не угасал огонь. Мечты не доставляли ему прежней радости и стали другими: исчезла любовь, исчезло то робкое стремление к добру, о котором мы говорили. Сочиняемые им фантастические истории прежде кончались тем, что он просто спасал девушку, а теперь она должна была в конце концов выйти за него замуж и подарить ему свою красоту и большое приданое, то есть счастье. А если речь шла о старике, то он спасал богатого старика, в конце концов усыновлявшего Фодоракиса…

Гибель Тудасюдаса потрясла его. В засасывающем его болоте тайна этой гибели казалась ему веткой, склонившейся над ним, чтобы он ухватился, вцепился в нее. И он вцепился в нее со всей страстью безнадежного отчаяния. Здесь был выход. Какой выход, об этом он не думал и не хотел думать.

Вечерком в типографию заходил иногда полицейский и пил с Праксителем кофе. Он-то как раз и нужен был Фодоракису. С ним впервые заговорил он о Тудасюдасе в те дни, когда тот исчез и все, в том числе и полицейский, считали, что он куда-то уехал.

— Он здесь, — решительно заявил Фодоракис. — Вот увидите.

— Как так? — спросил полицейский.

Фодоракис не удостоил его ответом и только многозначительно улыбнулся.

Его слова не замедлили блестяще подтвердиться — в колодце был найден труп.

— Что ты на это скажешь? — спросил полицейский Фодоракиса, зайдя опять в типографию.

Фодоракис понял, что пришел его час. Праксителя в это время поблизости не было. Перестав набирать, Фодоракис оперся локтями на кассу, на лице его снова появилась та же многозначительная улыбка, и он стал излагать полицейскому свои доводы: почему он считал, что Тудасюдас — живой или мертвый, это уже другой вопрос — находится здесь.

— Да ты неглупый парнишка, — сказал полицейский. — Настоящий детектив.

В то время полицейского очень огорчало, что следствие топталось на месте, а судья наседал на него и распекал его, пожилого человека. Ему хотелось поговорить с кем-нибудь, поделиться, и этот парень был единственным человеком, который его понимал. И вот он поведал Фодоракису, сколько горя пришлось ему хлебнуть из-за этого проклятого дела, не скрыл, как он обеспокоен своим служебным положением и дальнейшей карьерой. Фодоракис сел рядом с ним. И он в свою очередь поведал полицейскому о своей страсти, о том, что в душе он детектив, до поры до времени тайный, просто любитель. Но он не успокоится, сказал Фодоракис, пока не доведет дело до конца, не докопается до правды. Ему известны материалы следствия, заключение врача, все данные, которыми они располагают, а также есть у него и свои соображения, все аккуратно, по порядку занесено в тетрадь.