Детектив&Любовь - страница 4

– Нют, хоть подругу твою, Диану! – продолжил брат. – А что? Женщина хозяйственная, ладная, грудь во какая!

– Сейчас спать отправишься, – резанула Нюта. – Давно на Динкину грудь смотришь, спрашивается? Шрам от аппендицита часом не разглядел?

– Я? Не пялюсь я, пацаны рассказывали! Честное слово, в глаза грудь Динки не видел. У неё и нет сисек-то. Это я так… Глеба поддержать.

– Конечно, нет, – фыркнула Нюта. – Пятый размер.

– Да ты что? – наиграно удивился Коля. Когда бог выдавал умение врать, мой братец точно стоял в очереди за чем-то другим. – Глаза у Дианы в пол лица, лупатые, синие, как море, – продолжил сватать Коля. – Ляжки крепкие, лошадиные!

– Шёл бы ты спать, Колёк, – раздался голос того, ради кого я пролетела почти пять тысяч километров. – Договоришься.

– Уже договорился, – буркнула Нюта.

– Я же от чистого сердца. Диана твоя – красивая, яркая, одинокая. Чем не пара Голованову?

– Колян, уймись. Делать мне нечего, на Кольский полуостров ехать за какой-то Дианой? Да и завязал я.

– С чем?

– С красавицами завязал. Хочу простую, домашнюю, тёплую, хозяйственную. Видеть по утрам сонную, и не понимать, что больше хочется – переспать прямо сейчас или затискать. Вот, такую как Нютка хочу.

– Но, но, но, – послышалось возмущённое бурчание брата.

– Поехал я домой, – ответил Глеб. – Мужика не бей сильно, пригодится. – Наверняка он обратился к Нюте, демонстрируя знаменитую улыбку – смесь восхищения и снисходительности.

– Не за рулём? – обеспокоилась Нютка.

– Не, такси вызвал, завтра машину заберу. Ворота помню, как открываются. Цыпе привет.

Через пять минут двор осветили фары подъехавшего такси, Голованов укатил, я закрыла окно и наконец-то провалилась в долгожданный сон.

Я чувствовала вкус его языка между своих губ, лёгкие поглаживания-заигрывания, прерывающиеся тяжёлым мужским дыханием, от которого внутри всё цепенело и сладко-сладко ныло. Вкус, от которого разум испарялся, сердце заходилось в бешеном темпе, дыхание сбивалось. Между ног становилось горячо, я рефлекторно сжимала бёдра, когда мужская ладонь настойчиво разводила их в сторону, поглаживая эпицентр моего желания, становившееся неистовым. Глубокий поцелуй застал меня врасплох, язык, который протискивался глубже и глубже, завоёвывал границы дозволенного, заставил растеряться. Мелькнувшая мысль о бегстве погибла под спудом обрушившихся на тело безумных ласк. Настоящих, умелых, взрослых. От них дыхание перерастало в стон, кружево трусов становилось нещадно мокрым, а организм требовал разрядку. Сейчас же, сейчас…

От острого требования тела я проснулась, рука машинально отправилась в пижамные шорты, пальцы сделали своё дело, сбрасывая гнетущее напряжение. Я откинулась на подушку, зажмурила глаза. Самоудовлетворение стало неотъемлемой частью моей жизни. А ведь у меня были стабильные отношения с приятным во всех смыслах мужчиной. Они не тянули на романтическую историю любви, но в комплекте с регулярными, можно сказать, удовлетворительными занятиями сексом шло симпатичное лицо, прокаченный торс и сносное чувство юмора.

С добрым утром, Цыплакова Ирина Васильевна!

Вскоре, несмотря на раннее время, частный двор Цыплаковых заполнился разговорами, детским визгом, громыханием посуды, выразительными стонами Коли, не менее выразительным сердитым шипением Нюты, довольным голосом мамы и громогласным «догоню-догоню» отца в адрес внуков.

– Ириш, завтракать будешь? – окликнула меня мама, когда я полусонная шлёпала из уличного душа. – Я овсяную кашу сварила, как ты любишь. Инжир добавила!

– Спасибо… – А что еще ответить? С детства не выношу овсяную кашу, инжир, и вообще – завтракать. Столько времени молчала, теперь тем более лучше помалкивать.

У родителей настоящий праздник. Приехали сын с женой, внуки, и даже дочь, которая отказывалась совать нос в родное гнездо, примчалась по неведомой причине. Стоит ли вспоминать, как я давилась завтраком каждое утро? В конце концов, наверняка правильно кормить ребёнка перед школой, зная, что обед в два часа дня вряд ли будет съеден. В детях я ничего не понимала, в ближайшие десять лет не собиралась разбираться, потому оспаривать родительский авторитет желания не возникало.