Дети Древних - страница 8

И наступает конец прекрасной эпохи.

…Марина с натугой повернула шею: Лев лежит рядом в полусумраке — человек человеком, а не воплощение животного безумия. Слегка похудел, но вид у него весёлый и самодовольный.

— Что это было, не скажешь?

Он ухмыльнулся:

— Защищал, всеконечно. Чем и как только мог.

— Недаром говорят, что защита на своих собственных условиях практически равна агрессии.

— Так говорил Заратустра, умница моя, — ответил самым мирным тоном.

Поднялся, натянул на гладкую, загорелую кожу исподнее и подошёл к окну:

— Ха. Или вода подступила к галерее, или дом до фундамента просел. Скорее последнее. Давай-ка выбираться отсюда через окно: экипаж на берегу водоёма вроде целёхонек и даже вышел сухим из воды. Он герметичный.

Подал ей широкое тёплое платье с рукавами, сам облачился полностью, отвернувшись к стене.

Марина приняла одежду, рассеянно глянула вниз…

Её руки были загорелыми и совсем гладкими. И ноги.

И — в любимом зеркале — таковы всё тело и лицо.

Разве что из глаз рябины не выпил. Родинок не выцеловал.

— И что — похорошела дико, а всё недовольна? — спросил Лев.

А потом, не дожидаясь ответа (какой тут может быть, к чертям, ответ!) подхватил в охапку, вынес на балкон и мягко спрыгнул вниз, в холодную лужу. Понёс прочь от руин.

— Александра Петровна, — вспомнила со всхлипом.

— Была внизу, когда здание в землю вколотило. Что делать! Я вроде говорил: такие существа рождаются и живут внутри своей оболочки. Прибрежный моллюск.

— Хоть бы вытащить оттуда.

— К чему рисковать? Так у неё хотя бы шанс оживиться будет, и немалый. Впрочем, триста лет — это триста лет, как ни меняй виды на жительство. Элементарно наскучить может.

Втиснул девушку внутрь салона, захлопнул дверцу, но вместо того, чтобы зайти с другой стороны, сказал:

— В самом деле проверю, как там. Зеркало уж точно надо забрать: подарок для твоей чести.

Оставшись ненадолго одна, девушка взглянула на Маттерхорн. Кабаний клык изострился, слегка потемнел, и юный рассвет лёг на его снега багряной печатью.

Получил своё.

— Великий Кабан — он как выглядит? — спросила Марина, когда Лев забрался на своё место за рулем. — И Большой Кузнец?

Лев пожал плечами:

— Мы говорим так: у людей — одна оболочка, у божьих детей — тысячи метаморфоз, но Отец не может иметь никакого истинного облика, иначе он не Бог. Смекаешь?

— Куда нам теперь? — спросила она вместо ответа.

— А ты как считаешь?

Марина рассмеялась с какой-то горечью:

— Снова тебе мои прихоти понадобились? Если нет покоя в горах и от пресной воды, поищем его рядом с морской. Оно тут близко?

— Море? Ну да. Как говаривал Ганнибал, отдыхая в Капуе, в Швейцарии всё не вельми далеко. В смысле — через Альпы по прямой.

Внедорожник двигался с рёвом и скрипом — с крутизны на крутизну, в обрыв из обрыва, так что впереди не было видно неба. Марина съёжилась на заднем сиденье — пребывать на переднем было пыткой. Пристёгивать ее Лев не стал — кругом мягкое, не ушибёшься авось, а перевернёмся — так легче выскочишь. Только окна собой пробивать остерегайся — корпус забронирован насмерть.

Оба понимали без слов, что искать проходимые дороги — значит наблюдать последствия катастрофы и смятение толп. Время от времени разумный механизм как бы сам собой находил небольшой пустынный участок прежней магистрали — тогда двигались более-менее спокойно. Также оба без долгих рассуждений понимали, что лучше не контактировать ни с полицией, ни со спасателями. Ни с таможенниками на итальянской границе.

Впрочем, с людьми и границами тоже происходило нечто странное.

— Кабан никому не подчиняется, даже Стражу не всегда, а тем более его младшим, — проронил Лев мимоходом. — Я так думаю, у него давно накипело. На душе или том, что принято ею считать.

Есть не хотелось обоим. Когда девушка осведомилась, хватит ли бензина, Лев нехотя отозвался:

— Там другая энергия. На заправки мы раньше только для приличий заезжали.

— Солнечная? Не пропан же.

Ухмыльнулся, почти как прежде:

— Тёмная.

— И почему нас не замечают?

— Тёмная вуаль, говорю.

— Магия?

— Можно называть магией то, что не хочешь объяснять, а можно этого не делать. Я предпочитаю последнее.