Дети эмиграции. Воспоминания - страница 27
«Вечер. Тишина нарушалась выстрелами и воем голодных псов. Пришла старая няня и рассказывает вот что: (она была в числе заключенных и чудом выбралась оттуда) заключенные, избитые, раздетые, стояли у стен, лица их выражали ужас, другие с мольбой смотрели на мучителей, и были такие, чьи глаза презрительно смотрели на негодяев, встречали смерть, погибая за родину. Начались пытки. Стоны огласили… своды гаража, и няня упала; ее потом вынесли вместе с трупами».
«Мама начала просить, чтоб и нас взяли вместе с ней; она уже предчувствовала и не могла говорить от волнения. В чрезвычайке маму долго расспрашивали, чья она жена. Когда мы вошли в комнату, нашим глазам представилась ужасная картина… Нечеловеческие крики раздавались вокруг, на полу лежали полуживые с вывороченными руками и ногами. Никогда не забуду, как какая-то старуха старалась вправить выломанную ногу… Я просто закрыла глаза на несколько минут. Мама была ужасно бледна и не могла говорить».
«После ухода Черняка все трупы были похоронены, а собрали их все в женской гимназии. Посреди гимназии лежала израненная наша начальница Колокольцева. Ее сверху накрыли, потому что она имела ужасный вид».
«Помню большой Владимирский собор в Киеве и в нем тридцать гробов и каждый фоб был занят или гимназистом или юнкером. Помню ясно крик дамы в том же соборе, когда она в кровавой каше мяса и костей, по случайно найденному ею крестику, узнала сына. Мурашки бегают по коже, когда почувствуешь этот крик. Помню взрыв пленных офицеров в Педагогическом Музее. Помню…»
«Офицеры устроили в Ставрополе восстание, но оно было открыто, всех ожидала несомненная смерть, казни производили в юнкерском училище: вырывали ногти, отрезали уши, вырезывали на коже погоны и лампасы; через несколько дней большевики оставили Ставрополь; оставшиеся в живых отслужил и молебен; все убитые были похоронены в братской могиле. Я с папой была на похоронах, хотя мама меня не хотела пускать; панихида была во дворе юнкерского училища; родственники убитых плакали — я в первый раз в жизни видела у папы на глазах слезы; архиерей служил панихиду и плакал; воздух был наполнен запахом разлагающихся трупов; во дворе были кучи навоза — из одной кучи торчала человеческая рука — после панихиды мертвых повезли на кладбище; за гробами ехали два брата, которые были заперты большевиками в погребе: их было заперто трое, но один не вынес 4-дневного заключения и умер с голоду; два другие остались живы, но были бледны, с искусанными руками до крови. Они не могли стоять на ногах и ехали в экипаже, за эти четыре дня они поседели. Придя домой, я не могла есть несколько дней — эта картина стояла перед моими глазами».
«Потом мы поехали в деревню, там большевики убили моих папу и маму».
«Потом большевики выкопали несколько ям и закопали убитых и моего папу тоже».
«Пришел вестовой и сказал, что отца повели к расстрелу. Я не мог проговорить ни слова».
«На другой день, когда они опять ворвались к нам, увидели моего дядю в погонах и офицерской форме, хотели сорвать погоны, но он сам спокойно их снял, вынул револьвер и застрелился, не позволив до себя дотронуться».
«Я уже навеки прощалась с папой, я знала, что его ждет неминуемая смерть с мучениями и пытками».
«Ворвались какие-то страшные люди, совсем не похожие на людей, вооруженные чем попало, схватили папу и увели, кинув нам только, что до 8-ми часов он будет повешен».
«У нас сделали обыск и хотели убить мою бабушку, но не убили, а только ранили рукояткой револьвера».
«И потянулись страшные памятные дни. По ночам, лежа в постели, жутко прислушиваешься в тишине. Вот слышен шум автомобиля. И сердце сжимается и бьется, как пойманная птичка в груди. Этот автомобиль несет смерть… Так погиб дядя, так погибло много из моих родных и знакомых».
«На этот раз были арестованы и папа и мама, я пошла к маме в тюрьму. Я с няней стояла около тюрьмы несколько часов. Наконец настала наша очередь, мама была за решеткой. Я не узнала маму: она совсем поседела и превратилась в старуху. Она бросилась ко мне и старалась обнять. Но решетка мешала, она старалась сломать ее; около нас стояли большевики и хохотали.