Дети Гамельна. Ярчуки - страница 66

Наконец, все оказалась в сборе, и в седлах. Махнув на прощание реестровым, банда двинулась своей дорогой. Впереди ещё верст десять, а то и больше...

***

Банда подъехала к цели ближе к полуночи. Дорога бежала дальше, теряясь меж дубрав и полей. Мирослав поднял руку, приказав остановиться. Спешить не станем, присмотримся.

Ночь выдалась ясная, всё видно, хоть иголки собирай. Полсотни низеньких, вросших в землю домиков, по здешним обычаям тщательно выбеленных и крытых соломой. Сараи, садочки, торчащие там и сям жерди колодцев-журавлей, сеновалы, неровные латки огородов. Церквушка на холме.

Капитан потёр переносицу. Когда-то, в Южной Польше, в такое же село вошёл десяток орденских и чуть ли не полсотни наёмников. Вышло пятеро. Из которых сейчас живо двое. Он сам да Отакар из Соколовок, что нынче тоже капитанствует. Ну и Гавела вряд ли смогло убить даже то огненное кольцо, в которое упрямого чеха толкнул кровосос - недобиток. Ходит, наверное, сержант по тамошним местам, горюет, что потерял свой любимый фальшион и давит упырей голыми руками…

Хотя нет, вряд ли за саманными стенами хаток затаилась целая армия нечисти и нежити. Вон, и дымки тянутся из труб, и собаки перегавкиваются. Когда Ночные рядом, пёсье племя молчит. Скулит разве что от страху. Ну и борщ вряд ли кто из нечисти готовить станет. Тянет-то, ух!

Рядом шумно потянул носом Диего. Видно, тоже запах почуял. Ишь, выпятил грудь! Ну то понятно. Впереди у испанца жалкий десяток драконов, а за спиною – прелестная Горпина. Мирослав скрипнул зубами. Лейтенант может повернуть назад и вернуться. Ему есть куда возвращаться.

Капитан, стараясь прогнать хмурые мысли, спрыгнул на землю, расстегнул вьюк. Банда наблюдала, вполголоса переговариваясь. Мирослав в трёп бойцов не вслушивался. Вынув сверток, запеленатый так, будто внутри наследник тронов одновременно и Франции, и Испании, и Англии, начал осторожно разматывать, ругаясь сквозь зубы на затянувшиеся завязки.

Наконец, под лунный свет явилось сокрытое. Кто-то разочаровано фыркнул. Извлечённый сосуд не впечатлял. Старая, потемневшая бронза, два уродливых «барашка», держащих крышку. Да и вообще, потёртый какой-то, побитый. И зачем было в десяток чехлов обёртывать?

Мирослав оглянулся, выбирая подходящее место. Но ни пеньков, ни больших камней рядом не нашлось.

 - Збых, слазь и давай сюда, - рыкнул капитан.

Литвин тотчас же покинул седло и встал рядом с командиром.

- Так,  - сунул Мирослав сосуд Збыху в руки. - Держи крепко. Надо открутить. И не дёргайся, разольём нахрен.

Побледневший Литвин не стал уточнять, чего же ему не следует бояться. Не страдавшая глухотой банда отъехала чуть подальше. Вряд ли, конечно, предусмотрительный капитан таскает с собой какого-нибудь арабского демона, заточенного древним колдуном. Но мало ли?

Гайки с трудом проворачивались по грубой резьбе. Капитан ругался, Литвин молча терпел, стараясь не уронить сосуд от особо неожиданных рывков. Наконец, оба «барашка» оказались у Мирослава в руках. Он сунул их во внутренний карман колета, хлопнул по груди, проверяя, не провалились ли корявые изделия неизвестных мастеров прямиком в штаны, найдя новообразовавшуюся от сложностей жизни дырку.

- Ну чё, змеиный княжич, готов?

Литвин жалобно посмотрел на капитана. На всякий случай поёрзал ногами, занимая позицию поустойчивее. А вдруг рванёт что? Или как вырвется, да как врежет ядовитым хвостатым жалом!

Мирослав улыбнулся. Мысли Литвина отлично читались по закушенной губе и мелким бисеринкам пота. Не рванёт и не выскочит. Капитан снял чуть заевшую крышку, небрежно кинул в траву рядом с собой. Наклонился над открытым сосудом, в котором лежала отрубленная человеческая кисть. Вино оставалось на самом донышке. Кожа, на которой виднелись черные линии татуировки, пересохла и кое-где потрескалась до мяса.

- Гребанная аршлабина[67]! Какой дырявый протестант копался у меня в сумке!? И колом в брюхе ему не встали эти шмурдяки?! Вот же безмозглый придурок, чтоб ему кишки поперек глотки встали!

- Капитан, - осторожно сказал Литвин, - они ему и так встали.

- Руперт?! – рявкнул Мирослав, жалея, что рыжему англичанишке оказали милосердие, а не оставили подыхать рядом с обугленной и обезглавленной змеёй.