Дети Ноя - страница 47

— Тебе нравятся эти старые сказки? — спрашивала ее Ма, и Ноэми энергично кивала.

— Ах ты моя маленькая! — нежно говорила Ма, и я наконец вновь увидел улыбку на ее лице.

А рожь в ларе все убывала. Приходя за очередной порцией, я каждый раз отмечал уровень зерна карандашной черточкой. На стенке образовалась уже целая шкала. Когда она достигнет дна, хлеба больше не будет и нам придется перейти на овес, а уж какая из него еда! Оставалось только надеяться, что до этого дело не дойдет.

Картофельная куча тоже таяла на глазах. Время от времени я спускался в подпол, чтобы оборвать ростки с картофелин и отобрать порченые. Оставалось у нас еще два-три кило моркови и несколько репок, хорошо сохранившихся в соломе.

Мы уже съели почти все наши консервы; к счастью, молоки у нас было в достаточном количестве, хотя удои начали понемногу уменьшаться.

Зато куры стали нестись более регулярно, и мы могли рассчитывать на пять-шесть яиц в день. Тем самым птичий двор спас себе жизнь или, по крайней мере, получил отсрочку от гибели, так как запасы свинины подходили к концу, и отец объявил, что, если мы хотим мяса, придется пожертвовать курами. Но, услышав наши протесты и защитительную речь Ма, утверждавшей, что яйца гораздо питательнее мяса, он отказался от своего намерения. Я сильно подозреваю, что он втайне страшился той минуты, когда ему придется свернуть шею одной из несчастных кур, ставших для нас такими же близкими, как кот.

И вдруг главным предметом беспокойства сделалась наша коза. С момента появления волков она была явно не в себе; целыми часами блеяла, забившись в угол стойла. Потом отказалась есть. Напрасно он совал ей в рот пучки самого лучшего сена пли очистки овощей, которые она прежде обожала; она упрямо смотрела в стену, не обращая на меня никакого внимания. Я разговаривал с ней, гладил, но все ей, казалось, безразлично. И наконец, она перестала давать молоко.

Па осмотрел ее, прощупал, чтобы проверить, нет ли у нее где-нибудь опухоли, но ничего не обнаружил. Нам он сказал, что коза сильно отощала — кожа да кости. Он приготовил для нее напиток, некогда рекомендованный Себастьеном: смесь нагретого вина, тимьяна и корицы. Еще туда полагалось добавить сахара, но у нас его больше не было. Впрочем, коза только понюхала миску и даже не притронулась к напитку, несмотря на наши мольбы и уговоры. Три дня прошли без видимых изменений. Зоя соглашалась лишь выпить чуточку воды, и все; временами она жалобно блеяла — еле слышно, как новорожденный козленок.

А волки, то ли отчаявшись заполучить добычу, то ли терзаемые голодом, тоже начали слабеть. Как бы там ни было, они наведывались все реже и реже; однажды мы не видали их целых двое суток. Это вселило в нас некоторую надежду. Если нашу бедную Зою, как мы предполагали, мучил страх перед ними, то сейчас она должна испытать облегчение.

Когда однажды вечером волки все же вернулись, отец закрыл люк, ведущий из хлева на сеновал, и завалил его толстым слоем сена, чтобы приглушить их вой. На этот раз они, видно, совсем обезумели, я даже испугался, что они вот-вот спрыгнут в снежный колодец и начнут грызть решетку. Но внезапно они куда-то исчезли.

На следующее утро я обнаружил Зою лежащей на боку, с закрытыми глазами. Заслышав мои шаги, она слабо шевельнула ушами и попыталась встать на ноги, но тут же упала обратно на солому. Дышала она с трудом, и шерсть ее была вся измазана в навозе. Я опустился ни колени рядом с ней и погладил по лбу. Зоя на какой-то миг приподняла веки, и мне показалось, что глаза ее полны беспредельного удивления.

До сих пор он все надеялся на какое-то неведомое чудо: вот приду я к ней в одно прекрасное утро, а она — как и прежде, веселая, капризная, — опять соберется в шутку поддеть меня рогами. А потом стает снег, и я поведу ее на лужок: представляю, как она будет скакать по нему, бородка по ветру, и щипать свежую траву. Все это я нашептывал Зое на ухо, когда приходил проведывать ее в темном закутке. Но теперь, увидев ее такой обессиленной и отрешенной от жизни, я вдруг понял: не видать ей больше ни весны, ни гор, ни ручья, наверняка она не переживет эту ночь. Помню чувства, охватившие меня в тот миг: жалость, нежность, смятение; мрачные предчувствия, уже несколько дней не дававшие мне покоя, все разом нахлынули на меня.