Дети Ноя - страница 57

— Как я была бы счастлива увидеть Жоля и его семью, — говорила мать, — Лишь бы с ними ничего не случилось!

— Не волнуйся, ты их обязательно увидишь, — отвечал отец, — Обещаю, что увидишь…

Дальнейшие слова заглушило потрескивание огня в камине. Я перестал прислушиваться и принялся за свою уже ставшую привычной вечернюю молитву.

— Боже, сделай так, чтобы опять засветило солнце и чтобы весь мир был спасен! И верни мне, пожалуйста, Катрин, которую я не забыл!

Полоска света под дверью то разгоралась, то меркла, следуя причудам пламени в камине. По сеновалу, шурша сеном, бродил кот. И вдруг у меня появилась уверенность, что молитва моя не была напрасной и что скоро все мы освободимся из снежного плена. Я вспоминал птицу, кружившую над нами в сером небе, неловкие взмахи ее крыльев, то, как она села, вытянув тощую шею. Вновь я видел, как она топочет ногами и разевает клюв, издавая свой хриплый, тоскливый крик.

Наконец я заснул, но и во сне продолжал видеть птицу. Она росла на глазах и становилась огромной, крылья ее простирались, как два пыльных плаща; потом она взмывала над вершинами и одевалась белоснежными перьями. Я спрашивал ее: «Кто ты, снег или солнце?» Она молча, не отвечая мне, качала головой, но взгляд ее был добр и приветлив. Потом она вырастала еще больше и обретала человеческий лик, который заполнял собою все пространство.

Не знаю, было ли это совпадением, но после появления птицы все внезапно изменилось. На следующий же день облачная завеса, все эти долгие недели плотно закрывавшая небо, растаяла, и над горами ослепительно засияло солнце. Оно показалось нам огромным, мы даже испугались, увидев его сверкающий диск на месте бледного пятна, источавшего на снег неживой, почти лунный свет. Мы отвыкли от этого невыносимо-слепящего блеска. Наконец-то я вновь ощутил давно позабытое жаркое касание солнечных лучей. Потом с юга задул теплый ветерок, и нам показалось, что мир ожил и пришел в движение.

Пораженные, стояли мы на террасе, не веря тому, что долгие испытания, выпавшие на нашу долю, могут кончиться. Ма, прислонившись к перилам и закрыв глаза, подставила лицо солнечным лучам. Она снова улыбалась: «Мне кажется, весна наконец пришла. Ах, какое солнышко… ах, какой ветерок! Как вольно дышится…» Я тоже стоял с закрытыми глазами, вслушивался в ее голос, в щебет Ноэми, и счастливое оцепенение, овладевшее мной, прогоняло прочь мрачные тени.

А ведь наше положение вовсе не стало менее опасным. Если снег начнет таять, не вызовет ли это другой потоп, более похожий на тот, что описан в Библии? Не рискуем ли мы, на пороге спасения, до сих пор так мало вероятного, погибнуть от наводнения? И даже если мы избегнем гибели, что мы обнаружим в мире, где, вероятнее всего, почти никто не выжил?

Все эти мрачные перспективы маячили перед нами, но сейчас никто не высказывал своих опасений вслух, словно все мы, с общего молчаливого согласия, решили оставить друг другу хоть малую крупицу надежды.

В течение последующих трех дней солнце продолжало сверкать так же ярко, и с юга неустанно дул теплый ветер. К счастью, снег таял медленно, мы отмечали шестом уровень снижения сугробов, переходя от радости к страху новой катастрофы в том случае, если таянье пойдет быстрее.

Однажды вечером со склона горы сошла снежная лавина и обрушилась на дорогу, вырвав на своем пути с корнем несколько елей и пихт; она с гулом устремилась в долину, к счастью, обойдя нас стороной. На краю луга возвышался небольшой скалистый гребень, защищавший собой шало, так что снежные массы останавливались там, не причиняя нам никакого вреда. Конечно, опасности грозили нам со всех сторон, но даже среди этих гор, которые после долгого оцепенения сбрасывали с себя ледяной панцирь, ликующее чувство освобождения не покидало нас. Круглые сутки, и днем и ночью, мы слышали теперь, как талая вода с журчанием струится по крыше и прокладывает в снегу вдоль стен узкие сверкающие колодцы, в глубине которых она собирается, как в сосудах.

Однажды днем я увидел, как отец встрепенулся, всунул голову в камин и, жестом призвав нас к молчанию, взволнованно прислушался. Потом сказал: «Я слышу вдали шум… странный такой, как будто от мотора!» Он тотчас же вспомнил свою навязчивую идею первых дней: вдруг это месье Мармьон едет на своем снегоочистителе, чтобы освободить нас; или нет, скорее, это пятичасовой самолет. Значит, мир не погиб и после долгого перерыва опять вернулся к жизни. Он взглянул на часы. Нет, для самолета еще рано. Хотя, может, это не тот, а другой, но какая разница! Главное, кто-то еще существует, ищет, готов прийти на помощь! И теперь уже мы все слышим это слабое, но непрерывное гудение, доносящееся к нам из каминной трубы.