Дети пустоты - страница 18
– Шуню свинтили. Выкупать пойдем, – коротко объясняет ситуацию наш бригадир и помолчав, добавляет, обращаясь к Сапогу: – Не сиделось вам, гады!
– Да мы че… Мы только в вагон-ресторан… – виноватым голосом частит Сапог.
Тёха дает ему звучный подзатыльник:
– Заглохни, мудила!
Пока мы идем в седьмой, бригадирский вагон, растерянный Сапог вкратце обрисовывает мне, что произошло.
Они с Шуней направились в вагон-ресторан вроде как сигарет купить. На кой ляд их понесло туда на самом деле, я могу только догадываться – или Сапог решил скачкануть втайне от Тёхи, или наша бойкая путанка пошла крутить хвостом в поисках приключений на свою тощую задницу. Так или иначе, но когда путешественники остановились покурить в неположенном тамбуре бригадирского вагона, их навестил наряд транспортной милиции. Косарей было двое – капитан и лейтеха. Они спросили документы, Сапог показал им свое свидетельство и билет, и тут выяснилось, что Шунин билет остался у Тёхи. Сапог, чтобы отмазать подругу, сдуру воспроизвел косарям ту же байку, что и проводникам, – дескать, они, то есть мы, едем от школы на экскурсию, а билеты и документы у старшего группы.
Косари забрали Шуню, а Сапога отправили за этим самым старшим. Вот такая история.
– Че теперь делать? – излишне громко сокрушается Сапог, трясет головой и косит глазом – видит ли Тёха всю глубину его раскаяния?
Тёха видит. И молчит. Молчит всю дорогу до бригадирского вагона, только остервенело пинает тамбурные двери да зыркает на одиноких курцов-полуночников, испуганно шарахающихся от буром прущего парнишки с белым от злости лицом.
– Вон там они, во втором купе, – указывает Сапог, когда мы входим в наполненный особым, начальственным запахом бригадирский вагон.
Тёха шумно выдыхает и решительно откатывает покрытую шоколадным пластиком дверь. На меня веет терпкой смесью ароматов одеколона, хлорки и сапожного крема. Губастый называет это «благоуханием косарни».
Поезд подъезжает к станции. В окно бьет свет фонаря, и у меня в глазах пляшут черные пятнистые черти. Поэтому я не сразу понимаю, зачем Шуня подняла руку. Думаю даже, что она нас так приветствует. Сидит на нижней полке и сигналит: «Все в порядке, пацаны!»
И только когда промаргиваюсь, просекаю – хрен там «в порядке». Косари приковали Шуню наручниками к скобе для брюк. Значит, уже решили, что она их законная добыча.
Тёха сопит, вышагивает вперед. Косари, лейтенант и капитан, удивленно смотрят на нас. Потом капитан понимающе ощеривается:
– А-а, вот и делегация! Ну заходите. Да не все, не все!
Лейтеха, похожий лицом на картофелину сорта «синеглазка», напрягается, шарит рукой справа от себя. Ох, не люблю я таких вот косарей. Вернее, я всю их породу не люблю, но именно таких, жилистых, невысоких, прогонистых, – особенно. Если что, косарь типа этого лейтенанта будет бежать за тобой до упора, пока не догонит. И обязательно дубинкой врежет, хотя бы пару раз. И бить будет не просто для блезиру, а «с душой» – куда надо и с оттяжкой, так, что потом неделю будешь кровью ссать и синячище на всю спину расползется.
Вон, он уже «демократизатор» вытащил, готовится. Дай ему волю – он всех вокруг излупцует, забьет мало что не до смерти. Откуда такие берутся? Бройлер говорил, что все проблемы у взрослых – из детства. Наверное, у этого косаря детство было типа нашего, то есть не было детства вовсе.
Вот только никто из нас в косари не пойдет. Никогда. Наверное…
– Остапчук, – говорит тем временем капитан. – Поди-ка к Гаврилову проверь, что там и как, – через двадцать минут смену сдавать. А я пока с молодежью пообщаюсь, хе-хе…
Лейтенант, одарив нас на прощание полным ненависти взглядом, шибает плечом Сапога, застрявшего в дверях, и выходит. Шуня шмыгает носом, свободной рукой вытирает мокрые щеки, хотя еще несколько секунд назад плакать она вроде бы и не собиралась.
Капитан вопросительно выгибает бровь и смотрит на Тёху Косарь – рослый, гладко выбритый; тщательно причесанная шевелюра – волосок к волоску – блестит от геля. Такие мужики, нет, не мужики – мужчины, всегда нравятся бабам. Они, дуры, не понимают, что любить эти холеные и ухоженные кобели могут только себя, так они устроены. И все в их жизни, и ухаживание за бабами в том числе, тоже делается для себя, для своего удовольствия.