Дети разбитого зеркала. На восток - страница 3

Зоэ предложила священнику остаться в монастыре до тех пор, пока все не закончится. Она распорядилась о комнате для гостя и письменных принадлежностях для Саад.

За ужином сестра была рассеяна и задумчива, и священник впервые попытался представить себе её жизнь до обители и путь в эти тихие стены.

Она как будто услышала его мысли.

— Когда-то я считалась лучшей невестой в Оренхеладе. Сейчас в это трудно поверить. Балы и наряды, беспокойное сердце, сумятица желаний.

До сих пор спрашиваю — верно ли я поступила?

А ответа все нет.

Когда люди в больнице умирают, и все наши знания бессильны помочь, я беспрестанно вспоминаю, что раньше, — раньше я могла бы унять их муки и продлить их жизни одним своим желанием, особым усилием воли, доступным юной язычнице и запретным для монахини.

— Не многие способны на такую жертву. Разные испытания посылает нам Небо, сестра. Гоните соблазны. Вы справитесь.

— Я знаю. Но в такие ночи бывает трудно. Душа звенит отголосками прошлого и отзывается природным стихиям, смущают мечты и сновидения.

— Это луна, сестра. Многих беспокоит её свет.

— Пожалуй. Чувствую себя разбитой и чего-то боюсь. Помолитесь за меня сегодня.

— Да, сестра.

— Вам тоже нужно отдохнуть, отец. Простите мою слабость. Спокойной ночи.

— Можно ли священникам жениться?

Отец Берад вздрогнул. В окне маленькой кельи возникли знакомые очертания легкого тела, растрепанные волосы серебрила луна.

— Что?

— Я спрашиваю, женятся ли священники?

Дитя уселось на каменной плите подоконника, уперев спину и закинутые вверх ноги в противоположные стороны оконного проема.

— Фран, голубушка, зачем тебе знать?

— Всем не терпится сбыть меня с рук, а ты единственный известный мне мужчина, способный пережить такой подарок.

— Польщен. Тебе тринадцать-то уже исполнилось?

— Вроде того.

Довольно-таки мрачно это было произнесено для настолько юного и предположительно невинного создания. Священник неожиданно для себя улыбнулся.

— Фран, что ты делаешь ночью так далеко от дома?

— Обдумываю, как бы оказаться от него еще подальше.

Отец Берад тяжко вздохнул и приготовился к позднему разговору.

— Мать волнуется.

Фран передернуло.

— О том, что соседи скажут.

— Это ты зря. Твои родители хорошие люди. А слышать им действительно приходится всякое: то ты рыбу отпугнула, то скотину сглазила.

— Сам-то веришь?

— Чему-то верю. Кузнецу верю, когда говорит, что ты его на ноги подняла. Травками да шёпотом. Они простые люди, девочка. А ты слишком отличаешься от них. Кстати, что это были за травки? Как ты про них узнала?

Священник видел, что Фран хотелось бы уклониться от обсуждения этой темы.

— Его копытом лошадь в грудь ударила. А от грудных болезней помогает крестоцвет.

— Кто тебе сказал?

— Сестра Люс. Она говорит, я способная.

— Вне всяких сомнений. Ты живешь у монахинь?

Фран поёжилась.

— Нет, иногда удаётся выбраться из дома. Но родители не знают про монастырь. Если ты им скажешь, мне запретят, или наоборот — решат, что для сумасшедшей дочери это лучшее будущее и запрут здесь на всю мою жизнь.

— А ты не хотела бы?

Фран сокрушённо замотала головой.

— Зачем же приходишь сюда?

Существо в оконном проёме шмыгнуло носом и поджало ноги, обхватив колени руками.

— Здесь я могу читать. Помнишь, ты рисовал мне буквы на песке? В библиотеке столько книг…

— И тебя пускают в библиотеку?

— Бывает, что и прогонят. Но чаще пускают — из уважения к тебе. Я сказала, что ты так хотел.

— Врать я тебя не учил.

— Я думала, тебе не жалко.

— Мне и не жалко, — почти чистосердечно отозвался священник, — послушай, я устал, а у тебя, наверное, беспокоятся дома. Нам обоим пора спать.

Фран выпрямилась и замерла, всматриваясь в лицо собеседника.

— Я только сейчас поняла, — проговорила она, наконец, — как ты стар. Слишком стар, чтобы быть моим мужем. Спи спокойно, Берад. Не заботься обо мне.

— Эй, постой-ка!

Но окно уже опустело.

Берад крикнул вдогонку:

— Крестоцвет от простуд помогает. Так-то.

Из темноты раздается фырканье и хруст камешков под быстрыми ногами. Отчего-то кажется пустой полоса лунного света на полу без нескладной взлохмаченной тени.

Однажды — прошлым летом — Фран спросила его, почему он с ней так нянчится, и он, прежде чем успел сообразить, насколько это правда, ответил, что она напоминает ему юношу, к которому он был очень привязан когда-то. «Ваш сын?» — «Почти, я любил его не меньше». — «И что с ним стало?» — «Он умер», — ответил священник, чтобы прекратить расспросы. Порой, страдая, священник отдал бы все за то, чтобы эти слова оказались правдой.