Дети с улицы Мапу - страница 31

— Талантливые они, евреи, известное дело, — вступил в разговор сосед, старый крестьянин.

— Недаром все жиды богатые, — вставил молодой парень.

— Богатые были, — оборвала его дочь старика Агния, — потому что обманщики, торговцы они все.

— Эй, ты-то хоть помолчи! Надоела мне эта болтовня, — прикрикнул на нее отец. — И портные были среди евреев, и столяры, и сапожники, и кузнецы. И все работали. В поте лица ели хлеб свой. Золотые руки у них. Был у нас в селе портной, сын Пятраса из Руды. Три года учился в городе портняжному делу. И что же? Приходит ко мне и говорит: сошью тебе сермягу. Ладно, шей, говорю. Вот тебе матерьял, высшего сорта, чистая шерсть. Жена — покойница Она, мир ее праху, своими руками соткала, перед самой смертью.

И что вы думаете? Взял ножницы, скроил, а как начал шить — один рукав длинный, другой короткий, карманы сзади, вся сермяга скособочилась. Хотел я ему все кости переломать, шутка ли, такой матерьял испортить?! Позвал Шмульку-портного. Взял он ножницы в руки, иголку с ниткой. Раз-раз, тут подшил, там распорол, за один день исправил ту сермягу. Сидит она на мне, будто я в ней родился! Нет лучше еврея мастера, скажу я вам!

— Ты, тятя, опять за свое: нет лучше еврея! А сколько из них мастеров? Двое-трое, а остальные все обманщики. Паразиты на нашем теле. Их не счесть, в каждом местечке жиды кишмя кишат. Войдешь в еврейскую лавку купить три метра полотна, уж так следишь за его руками, а он все равно тебя обманет! Домой придешь — десяти сантиметров не хватает.

— Хватит уж, хватит! Не будете больше покупать в еврейских лавках!

— Так им и надо! Давно нужно было их вырезать. Теперь можно будет вздохнуть свободно и в городе. Весь рынок провонял евреями.

— Ты знаешь, — повернулась к Стасе другая крестьянка, — что вчера случилось с Миколасом Дагисом с хутора Лаздинай? Только сегодня узнали. Кума мне рассказала. Пришли к нему в дом немцы, потребовали свежего масла. Миколаса дома не было. Пристали к его жене: давай масла, не то застрелим. Видно, пьяные были. Побожилась баба, что все масло отвезла в город. Начали шарить во всех углах, наконец полезли в погреб. И что, вы думаете, они там нашли?

В комнате тишина, все устремили взгляды на рассказчицу.

— Нашли там еврейского мальчишку. Лет семи всего. Говорят, доктора Ландсберга сынишка.

— Ох, ох, — завздыхали женщины.

— Наверно, хорошо заплатили Миколасу. Богатый он был этот доктор Ландсберг.

— Что тут долго рассказывать, — продолжала соседка, — за волосы выволокли мальчишку на двор и тут же на месте, под окном застрелили.

— Ох, ох! А с женой Миколаса что же?

— Избу подожгли, а ее с собой увели.

— Не вернется уж, бедная… не воротится, — всплеснули руками бабы.

— Чтоб не прятала жиденка в доме! Дан приказ их уничтожать — нужно выполнять! — вмешался в разговор молодой парень.

— Заткни глотку! — крикнул на него старик, — Они что, не живые твари? И евреи люди.

— Нет, не люди! А может, ты тоже прячешь евреев? — уставился на него парень.

Старик замолчал. В комнате повисла напряженная тишина.

— Приказ есть приказ, — нарушил молчание хозяин дома. — Крестьяне мы, Боже, упаси, чтобы мы вмешивались в государственные дела. Они там наверху лучше нас знают.

— Сказано не прятать евреев, значит, нельзя! — добавила Стася. Кушайте, гости дорогие, угощайтесь!

И она поспешила подать на стол миску, полную блинов — горячих, вкусно пахнущих маслом.

Все это время Марите сидела, подогнув ноги, позади Стаси, и сердечко ее трепетало.

Она слышала последние слова Гирисов и теперь не смела поднять на них глаза.

— Почему, почему они тоже так?.. — билась в ее мозгу мысль. Она хотела убежать, спрятаться в темном углу, чтобы ее не было видно, но не могла двинуться с места, будто прикованная к полу.

Лето в самом разгаре. В синем небе плывут легкие облачка, но крестьяне поглядывают на них с тревогой. Дождя сейчас не нужно. Еще не убрано сено. Душистое лежит оно на лугу и дразнит пасущиеся вблизи стада. В поле зреют хлеба. Колосья не выдерживают и гнутся под тяжестью собственной ноши. Дунет ветерок, и бегут вдаль одна за другой золотые волны, а дальше за ними зеленовато-серые воды Вилии.