Дети с улицы Мапу - страница 55

стр.

Он указал мальчику на избу в дальнем конце двора, в окнах которой мигал слабый свет. Но Шмулик не двинулся с места.

— Иди, чего стоишь? Нет там немцев, только моя старуха. Мне нужно лошадям корму дать.

— Ничего, я подожду.

— Молодой, а упрямый, — пробормотал мужик. — Ну, как хочешь.

Закончив работу, мужик вышел из конюшни. Шмулик последовал за ним к избе.

Опять раздался лай, и навстречу им выскочило черное существо, повело носом и оскалило зубы перед Шмуликом.

— Тихо, Цыган, тихо это свой.

Хозяин погладил собаку по спине и повернулся к мальчику:

— Не бойся, Цыган тебе ничего не сделает. Он тоже немцев не любит.

Они вошли в темные сени, Шмулик споткнулся о высокий порог и едва не упал. Хозяин толкнул тяжелую деревянную дверь, вошел внутрь, а мальчик за ним. При тусклом свете лучины, воткнутой в щель в стене, Шмулик заметил сначала только длинный стол и две скамьи по бокам. У печи, спиной к вошедшим, возилась женщина.

— Клава, добавь-ка картошки, — обратился к ней старик, — я гостя привел.

Женщина была маленького роста, худенькая, и когда она повернула к ним голову, Шмулик увидел изрезанное морщинами лицо и седые волосы, выбившиеся из-под платка.

Старуха внимательно оглядела мальчика. Изо рта у нее торчали два больших желтых зуба, которые расширяли ей рот и придавали ее лицу насмешливое выражение.

Не проронив ни слова, она взяла из угла за печкой ухват, подцепила им черный чугунок и ловко вытащила его из горячей печи. Затем накрыла чугунок крышкой, придерживая ее тряпкой, наклонила чугунок над деревянным ушатом и сцедила из него воду. Через несколько минут на столе стояла большая глиняная миска, полная дымящей картошки.

Старуха поставила на стол вторую глиняную миску с простоквашей, положила несколько деревянных ложек, нож с деревянной ручкой и полбуханки черного хлеба.

— Садись, парень, к столу, — позвал хозяин Шмулика, — бери ложку и хлебай из миски. Мы не городские, привыкли есть сообща, из одной миски, как ели наши отцы и деды.

— Брось, Афанас, сейчас и в деревнях едят из фаянсовых тарелок и блестящими ложками, — оборвала его жена.

— Едят, да… из тарелок… Не к добру эти фаянсовые тарелки да блестящие ложки. Не к добру, — задумчиво повторил старик. — Кто жиреет и пожирает; а кто кипучие слезы глотает… Хлебай, парень, не стесняйся, ешь, что Бог послал.

— Послал тебе Бог, как же, — проворчала старуха. Сердитый голос ее странно не соответствовал насмешливому выражению лица.

— Не греши, жена, война ведь.

— Да, война! Одному горе, а другому мошна полна, — не унималась старуха.

— Права моя баба, ей Богу, права, — усмехнулся Афанас, громко хлебая простоквашу — Жили себе люди спокойно на своей земле, пахали, жали… и вдруг набросились на них, как дикие волки… Грабят, убивают, из домов изгоняют. Война им нужна, провались они пропадом!

— Немцы во всем виноваты, они на нас напали, — попытался было Шмулик вставить свое слово.

— Немцы… Только красные еще до них успели. Зачем сюда пришли? Кто их звал? — сердито закричала старуха.

— Сердита моя баба на русских, — объяснил Афанас, чуть улыбаясь. — Сын у нас был, в армию его забрали. Ушел, и с тех пор ни слуху, ни духу. Кто знает, жив ли еще?

— Один он был у меня, Ванька-то, и того забрали, — всхлипнула старуха.

— А ведь и поляки забирали в армию, дурная баба, — попытался урезонить ее старик. — Да и не только в армию. Каждый клочок хорошей земли осадники[2] себе забирали, а нам что оставили? Одни пески и болота.

— А русские хлеб не забирали? — стояла на своем старуха, как будто не слыша последних слов мужа.

— Эх, что там говорить! Любая власть берет. Берут у всех, а пользуются немногие. Но эти просто псы бешеные.

— Тише ты. Женщина подозрительно глянула на Шмулика.

— Чего тут молчать? Всякая власть забирает. Так уж мир построен, что поделаешь… Мужик должен подчиняться и делать свое дело. Нечего нам мешаться в политику. Только этим антихристам одних мужчин мало, им еще баб подавай.

Тут старуха расплакалась и запричитала, раскачиваясь взад и вперед:

— Надька моя, доченька. Куда затащили тебя, голубку мою? Куда закатились твои молодые косточки?