Дети с улицы Мапу - страница 62

стр.

— Тихо, нельзя об этом говорить. И у плетня есть уши! Дед Кароль страшно сердится, когда их поминают; и вообще лучше не болтать, — добавил Ванька и заскользил по снегу назад к дому.

Одно стремление было теперь у Васьки: увидеться с партизанами, с глаз на глаз, и поговорить с ними. Партизаны грезились ему днем и ночью. Иногда, когда он, стоя за сараем возле плетня, вглядывался в заснеженные поля и в дорогу, ведущую в лес, ему казалось, что среди черных деревьев поблескивают на солнце ружья партизан. Бывало, он просыпался ночью, торопливо одевался и выходил на дорогу: авось повезет и как раз проедут партизаны.

Иногда он приходил в отчаяние: ведь он еще мал, партизаны и внимания на него не обратят.

Работы на дворе давно закончились. Уже и стадо перестали выгонять. Шмулик ходит с Афанасом в лес, вдвоем они рубят деревья, пилят их, грузят дрова на сани и везут в город на продажу. Васька редко сопровождал Афанаса в его поездках в город. Обычно он возвращался домой, а хозяин продолжал путь один. Когда они забирались в глубь леса — рубить деревья крестьянам запрещалось, — в Васькином сердце пробуждалась надежда: авось на этот раз повезет? Но в лесу не было ни души, только удары их топоров гулко разносились вокруг.

— Васька, Васька, вставай, вставай же!

Мальчик почувствовал, что чья-то рука трясет его за плечо. Открыл глаза: перед ним стоит хозяин, тулуп накинут поверх нижнего белья, видно, только что встал с лежанки.

— Пришел в толк, аль еще спишь? — насмешливо спросил Афанас. — Можно с тобой говорить-то?

Васька смолчал, лишь удивленно посмотрел на старика.

— Васька, умеешь ли ты держать язык за зубами? — неожиданно спросил Афанас. — Ты ж еврей, должен уметь тайну хранить.

— Могу, — кивнул Шмулик головой и глаза его вспыхнули любопытством и волнением.

— Вот тебе записка, — Афанас сунул ему в руку сложенный листок бумаги. — Пойди в лес, на то место, где мы с тобой в первый раз встретились. В стволе ивы, возле которой мы сидели, найдешь дупло, положи туда записку. Помнишь место?

— Ясно! — ответил Васька.

— Ты ведь ненавидишь немцев? — продолжал старик.

Шмулику не надо было отвечать: его лицо сказало все.

— И ты хотел бы навредить им?

Васька кивнул головой, и его глаза блеснули в темноте.

— Тогда не побоишься сбегать один ночью в лес. Давай, живо, и тут же возвращайся. Не мешкай там, понял?

Начиная с той ночи, в жизнь Васьки вошел иной мир. Он чувствовал, что участвует в каком-то большом деле. Особенно его радовало доверие хозяина. Внешне в их отношениях ничего не изменилось: Афанас по-прежнему был хозяином, а он, Васька, одиноким мальчишкой, нашедшим убежище в его доме.

Но иногда Афанас многозначительно подмигивал ему, и Шмулик знал, что между ними заключен союз и они оба причастны к тайне.

Отныне Афанас начал посылать его с разными поручениями то в город к незнакомому человеку передать ему устно несколько слов, то в соседнюю деревню.

Однажды ночью Ваську разбудил лай Цыгана. Стучали в окно. Афанас уже стоял у двери.

— Кто там?

— Открой, свои.

Афанас достал из-за печи сухую лучину и засветил ее. Выглянул в окошко и, довольный увиденным, поспешил открыть дверь.

В комнату ввалились трое мужчин в полушубках и сапогах. Один был вооружен автоматом, два других — винтовками. Все трое были подпоясаны кожаными военными ремнями, за которыми торчали пистолеты.

Человек с автоматом взял у Афанаса лучину и посветил перед собой.

— Здоров, хозяин! Чужих у тебя тут нету? А это кто? — повернул лучину в сторону, где лежал Васька.

Афанас воткнул горящую лучину в стенную щель и пожал вошедшему руку.

— Как живешь, Колька? Не бойся, это свой. Есть добрые вести?

— Вести добрые, очень добрые, хозяин. — И лицо Кольки расплылось в улыбке. — Утром услышишь про нас.

Он стряхнул снег с шапки и с плеч, снял автомат, взял его в руки и опустился на лавку, прислонившись спиной к стене. Товарищи его уселись рядом, поставив винтовки между колен.

— Издалека пришли, хозяин, больно устали. Зато фрицы… Ха-ха-ха громко расхохотался он, — не скоро нас забудут. До следующего посещения, — и он снова закатился смехом.