Дети вечного марта. Книга 1 - страница 28

— Пройдите, — зловеще улыбнулся Эду Кмибарам Мараведишь. — За нерадивость я наказываю пересдачей, за ложь — поркой.

— Не пойду! — Эд едва выговорил. Челюсти не хотели разжиматься.

— Если мне не изменяет память, под договором об обучении стояла подпись вашего родителя. Он согласился с тем, что в нашем университете применяются телесные наказания. Вы осмелитесь оспаривать волю отца?

У Эда одеревенели мышцы. Старый змей подло свернул простой как мычание вопрос на политику. Перед отъездом из дома отец очень доходчиво объяснил строптивому отпрыску, что с ним сделает, в случае если тот поведет себя некорректно. Деваться, таким образом, оказалось некуда. Эд сдвинулся с места и, ничего перед собой не видя, шагнул вслед за палачом.

Под наказания в корпусе естественного факультета отвели целый флигель. Ближе было идти через двор, но конь повел Эдварда коридорами. По дороге чуть отпустило. Пройди они снаружи, весь университет бы уже знал, о постигшем Эда позоре. А так, свидетелями стали только голые стены.

Перед глазами мерно двигалась широченная спина надзирателя, до середины прикрытая спутанными пепельными волосами. Он был на голову выше Эда. И, разумеется, лучше бегал. Не удерешь. Или удерешь? Тот, как подслушал, обернулся и проницательно глянул в глаза молодого собаки.

— Нам сюда.

Надзиратель отворил своим ключом дверь в короткий коридорчик в конце, которого была еще одна дверь. А за ней — только лавка и кадка в углу, из которой торчали розги.

— Ложитесь, — указал конь на лавку.

— Я тебе заплачу, — выговорил сквозь зубы Эд. — Я не позволю тебе до себя дотронуться. Договоримся?

— Я беглый каторжник, — спокойно отозвался конь. — Университет принял меня и не выдал властям. Я не возьму денег, отпущу тебя без наказания и никому ничего не скажу. Ты хочешь иметь общую тайну с беглым каторжником?

Между ними потянулись секунды. Эд посмотрел в светлые спокойные глаза Арпа и…

— Снимать штаны или рубашку?

— Рубашку.

Прикажи тот, скинуть портки, Эдвард Дайрен плюнул бы на всяческие подписи и взбеленился. А так — стянул через голову сорочку тончайшего сервезского полотна и улегся на лавку. Арп вынул из кадки розгу, согнул, посвистел ею в воздухе и молча приступил. Между прочим, папенькин конюший бил гораздо больнее. Конь не оттягивал, и десять ударов, таким образом, получились вполне терпимыми. А ведь про него рассказывали, что лупит со всего маху, не зная пощады. Енот Гаврюшка три дня сесть не мог. Одеваясь, Эд покосился на мучителя. Ни торжества, ни даже тени удовольствия. Лицо каменное.

— Что же не по заднице? — спросил Дайрен.

— Не хотел унижать достойного, — отозвался Арп.

Эд коротко кивнул и вышел.

Вот тебе и вольный университет, вот тебе и свободные студенты. Дома в замке он был в сто раз свободнее. Там что ни натвори, наружу выплывет только малая часть.

Никто не хотел связываться с младшим отпрыском. Известно — пожалуешься, отец его накажет. Только как бы то наказание жалобщику потом не вышло боком. За Эдом водились не самые безобидны шалости.

Однажды старший повар чуть не поплатился головой за свой язык. Эд стащил на кухне пирог. Повар кинулся к отцу. Папенька пребывал не в лучшем настроении и отпрыска, как не раз уже бывало, отправил на конюшню. Для исполнения родительской воли, там имелась отдельная колода и отдельный экзекутор — круглый глухонемой сирота, немеряной силы бык. Младшего он не боялся, потому как, мог убить простым шелбаном; к тому же, дому был предан до умопомрачения. Так вот, повар. На донос отец отреагировал дежурной фразой: не доходит через уши — это про увещевания, которыми потчевала Эда мать — дойдет через задницу. На тощих ягодицах юнца к тому времени уже мозоль розгами натерли. Но за очередную порку он решил отомстить. Отлежавшись, положенное время, Эд дождался приезда каких-то гостей, пробрался на поварню и насыпал соли, буквально во все кастрюли.

Ужин, разумеется, состоялся, только очень поздно. Но вместо того чтобы наказать сына, на это раз отец выгнал повара. Дайрен стал свидетелем того, как многочисленная семья старого слуги с ревом собирает манатки, как пакуются баулы и мешки, а потом старик целует на прощание отцу руку.