Дети вечного марта. Книга 1 - страница 40

Шаку пришлось разжимать ему пальцы. Собака уже не дергался. Даже хрипеть перестал. Тут Саня опять слегка вырубился. Очнулся — тащат под мышки.

— Все, все, — приговаривал Апостол. — Теперь Эд выспится и нормальный будет. Да отцепись ты от него! О! Да тебя самого свело. Все, Санька, отпускай. Кудлатый, ты, мой. Цыпка, смотри какой у нас котенок: собаку задавил.

Дело довершило ведро воды. Ожившая Фасолька постаралась. Притащила и вылила на них. Но и после, Саня не сразу пришел в себя, полежал еще на травке, поглазел в темно синее, какое-то чужое небо. Все болело. Оно и с самого начала болело, но сейчас — пронзительнее.

Чужую лошадь они таки потеряли, но сильно не печалились. Охотников до верховой езды среди них не было. А свои коники, как объяснил Шак, выправятся только дня через два. Правду сказать, лошади представляли из себя жалкое зрелище. Утром были справные, гладкие. К вечеру — две заморенные клячи. Саня думал, вообще падут. Но Апостол, как сам на ноги поднялся, пошел к ним и давай, оглаживать, да шептаться. Траву какую-то по былинке наковырял, растер и каждой в рот положил.

А чего, собственно, удивляться. Попадись Сане больная кошка, он ее враз вылечит. Мамка говорила у всех нелюдей к своей крови такое. И не колдовство это! Нет, колдовство, конечно. Только, что в нем плохого? Тьфу, хватит морочится. Хозяйство без присмотра.

Шатер помогала ставить Солька. Ужин готовить — Цыпа. Девушка, наверное, в первый раз после той драки самостоятельно спустилась с телеги, разворотила баул с припасами и начала чистить картошку. Только собака провалялся там, где его прижал кот, до самой темноты.

Эд зашевелился глубокой ночью, когда все собрались с мисками у костра. Сначала у него только руки и ноги подергивались, потом поднялась, вдавленная в траву, голова. Саня на всякий случай подвинулся ближе: если Эд так в себя и не пришел — прыгнуть и дожать.

Голова оторвалась от затоптанной травы. На них глянули мутные, как с тяжелого похмелья, глаза. Но быстро прояснились. Тупая пелена сменилась озарением, потом непониманием, потом пониманием.

— Выспался, брат? — тихо спросил Шак.

— Я никого…?

— Нет. Сам подняться, можешь?

— Попробую. О-о-х! Ты мне, кажется, ребра сломал.

— То-то и дело, что не я.

Собака в этот момент стоял, уткнувшись головой в траву, ноги под себя подтягивал. Да так и замер. Покачался из стороны в сторону, утвердился на четырех "лапах", и только тогда поднял голову.

— Врешь!

— Санька тебя завалил. Вон, девчонки видели.

— Котяра, беру все свои придирки обратно. Веришь?

Саня не знал серьезно тот или опять насмехается, а потому почел за благо молчать.

— Волк я позорный буду, если тебя еще раз обижу. Только прошу, если, — не приведи Предки, — такое еще раз случится, лучше, придуши. Как увидишь, зенки закатились, считай дело сделано. Кости не ломай.

— Да я — нечаянно.

— Не обращай внимания. Это я — так. Все, вроде, цело. Подняться не поможешь?

Только сейчас Саня сообразил, что собака за трепом пытался скрыть боль. А как подошел да наклонился… он был весь мокрый. Волосы и те слиплись. И дышал как две лошади сразу. Саня испугался. Подхватил товарища и поволок костру. Эд только беспомощно стонал. Но тут на помощь Эду пришли женщины: заворковали, загладили, зацеловали. Лучше бы Саню так целовали, когда их от собаки спас.

Вот ведь — гадство! Или не гадство, а как в той книжке написано: вечный антагонизм? Не враги ведь, а мир не берет. Вон собака очухался, хлеб в руки взял, за миской потянулся, а Сане кажется, сейчас обернется и начнет над ним простым котом измываться. Когти еще… того — чешутся.

Но Эдвард не оправдал. Ел молча, на кота не глядел и смурнел на глазах. Цыпкин супчик так на него действует? Когда выскребли котелок до дна, когда Фасолька принесла другой, с чаем, прорезался, наконец, мрачный собака:

— И куда нас занесло на этот раз? — обращался он исключительно к Шаку.

— Невья, — буркнул Апостол

— Ой! — подскочила Солька. Цыпа тоже дернулась. Только Саня воспринял известие спокойно. Ни о какой Невье он не слышал. И, к слову, не видел. Науку географию его бывший хозяин Сигизмунд Гостарен не уважал. Карта имелась в единственном на всю учительскую библиотеку тоненьком, не серьезном каком-то, атласе. И тому атласу было лет, наверное, тридцать.