Дети восьмидесятых - страница 38
В этом году над нами поставили нового завуча: директриса подбирала кадры по своему вкусу. Завуч энергично взялась за дело и в кратчайший срок нашу и без того тяжёлую жизнь сделала невыносимой. Никакой диалог с ней был в принципе невозможен: мы говорили на разных языках и цели наши были противоположны: наша — выстоять, её — уничтожить. Когда отношения раскалились до предела, я обратилась за помощью… куда только не обращалась. Потом поняла, что учитель перед лицом чиновника абсолютно бесправен и беззащитен. Одна опытная учительница сказала:
— Обращаться за помощью к вышестоящим чинушам может только наивный человек. Они же все одной породы. Вспомните русскую пословицу: «Завуч завучу глаз не выклюет» — и смиритесь.
— Нет, не смирюсь с оскорблениями и унижением. Бросить все и уехать? Не могу. У меня 37 детей.
Выручал юмор.
Ловит меня директриса в коридоре и раздраженно выговаривает:
— Почему это ваши дети так рано приходят в школу? И после уроков никак не выгонишь! А что это они делают на втором этаже? Нечего им тут лазать!
Это она случайно наткнулась на Катю, которая в коридоре у окна учила роль.
Отчитала и пошла дальше. Все вопросы у неё риторические, ответа она не ждёт и слушать не станет.
Спасаю остатки нервов — представляю себе картину: мы занимаемся и кладовке, Катя вышла в коридор, учит роль. Мимо идет директриса. Увидев девочку, заинтересованно спрашивает, чем она занята. Учит роль? Молодец. Директриса гладит Катю по головке, обещает прийти на спектакль и, поправив нимб и взмахнув белоснежными крылами, впархивает в голубой кабинет с розовой табличкой «Душа школы».
Именно так и представилось, потому что проявление внимания к ребёнку и деликатного обращения, с одной стороны, и появление нимба с крыльями, с другой, — события равно невероятные. Из области фантастики. В жизни всё проще.
В учительскую заглядывает мальчик (реликтовый мальчик, в нашей школе такие уже не встречаются) и вежливо спрашивает:
— Скажите, пожалуйста, Л.В. здесь?
Директриса жизнерадостно:
— Да, под столом сидит!
Мальчик смутился, извинился (!) и исчез.
Она обладает крайне своеобразным чувством юмора…
Доходило и до курьёзов.
— С.Л., вы слышали, что в теплице перебиты все стекла? Так вот, среди тех, кто бил, был мальчик из вашего класса.
— Не может быть. Мои могли нечаянно угодить снежком в окно, но сознательно устроить подлость не могли.
— А у меня фамилии записаны! — тихо ликует завуч.
И показывает мне листок с признанием одного из участников. Класс указан наш, а фамилия и имя незнакомые.
— Это не мой ученик. У нас такого нет.
Завуч разволновалась и… начала меня уговаривать:
— Ну как же не ваш, вы вспомните, посмотрите лучше…
Такой сюжет пропадает! Второй «Д» — варвары!
— Вынуждена вас огорчить: это всё-таки не наш мальчик.
Это она запомнит. И припомнит.
Или маленькая сценка для театра сатиры.
Прошу у директрисы ключ от зала — провести там урок пения. Она настораживается: ключ — это такая штучка, которой что-то от кого-то можно запереть. Славная вещица!
— Проводите в кабинете пения.
— Там покрасили пол.
— Тогда в классе.
— Нам нужен инструмент, пианино.
— Не дам!
— Но почему? — спрашиваю я, хотя и так ясно: она не может разрешить, если может не разрешить.
Она так устроена. Знает, что для дела, понимает, что надо дать, — и всё равно не даст. Тяжёлый случай.
Но урок-то надо проводить, никуда не денешься. Я настаиваю — у неё усиливается раздражение, которое и без того имеет хроническое прогрессирующее течение. Она постоянно натыкается то на наши идеи и новшества, то на наши подозрительные связи с детсадами и школами, с ТЮЗом и Театром кукол, с фотошколой и Дворцом культуры, то на моих активных детей. Да, нас тут слишком много. Но вместе с тем мы ничего, ну вот ничегошеньки противоправного не совершаем. Ничего такого, за что можно было бы объявить выговор или вынести приговор, в крайнем случае просто отругать за дело. Поэтому приходится вот так: -
— С.Л.! А почему это вы идёте в столовую впереди класса?
Или так:
— С.Л.! А почему это вы идёте в столовую позади класса?
Диалог по поводу ключа продолжается.