Детские ладошки - страница 30

… Я отдыхал, наслаждаясь послеобеденной прохладой. Подчиняясь привычке, чутко прислушивался к шорохам леса, совершенно не надеясь, впрочем, различить среди них звуки человеческих шагов. Я не встречал людей с тех пор, как пропал Гео, а значит — четыре месяца. Примерно год назад почти одновременно скончались Эмо и престарелая тетушка Сти. А когда-то нас было двенадцать. Но это было очень, очень давно…

Однажды, в конце зимы, Гео не вернулся с охоты, и я остался совсем один. Одному трудно. Начинаешь разговаривать сам с собой. Начинаешь все трудней засыпать ночью, все чаще спишь днем. Постоянно боишься хищников, которыми кишит округа. Любая оплошность может стать роковой. А еще очень быстро кончаются припасы, особенно если ты не можешь по-настоящему охотиться из-за плохо сросшейся ноги. Поэтому как только пришло лето, я не выдержал, отправился в путь. Бросил хороший дом. Дом можно найти и в другом месте, в этом я не сомневался. А вот без охоты в наших краях было не прожить. И поскольку охотник из меня никудышный, пришлось спускаться вниз, на равнину.

Я знать не знал, какой путь меня ждет. Но приготовился к дороге дальней, несмотря на хромоту. Ведь нужно было разыскать такое место, где росли фруктовые деревья, где можно было бы кормиться злаками. И где жили люди. Кроме картофеля и других продуктов, в мешке у меня лежали скатерть, два ножа, тесло, палица с железным набалдашником и две книги, оставшиеся от тети Сти. У нее было много книг. В детстве она учила меня читать — мне было нелегко играть с другими ребятами, поэтому я часто подсаживался к ней, чтобы послушать разные истории. Она столько поведала мне о жизни до падения Бомб, что я был уверен — если бы мне удалось попасть в разрушенный город, среди руин я обнаружил бы множество полезных вещей и знал бы, как ими пользоваться. И жизнь моя стала бы гораздо легче. Вот только на равнине и особенно вблизи разрушенных городов подолгу задерживаться нельзя, иначе быстро разболеешься. Тетя Сти утверждала, что через сто лет будет уже не так опасно, но мне почему-то кажется, что и сейчас большой опасности нет — все-таки со времени Бомб прошло столько времени!

Дикие собаки куда-то пропали. Только сейчас я сообразил, что нужно было попытаться подманить одну из них поближе и оглушить палицей, тогда у меня было бы на ужин мясо, да и запасы можно было сделать дня на два на три! Правда, приманки у меня все равно нет, да и вряд ли они вернутся. Так что и думать об этом не стоит.

Неприятное это дело-ждать неизвестно кого, неизвестно сколько и неизвестно зачем. Хотя нет — зачем ждать, я как раз хорошо знаю. Одно только меня беспокоит: поскольку я сижу в шалаше. Она наверняка увидит меня первой. Интересно, сильно она разочаруется, когда узнает, что я хромой? Не повернется, не уйдет? Ведь я… Догнать ее я не смогу. Впрочем, она может тоже оказаться не красавицей. И даже лучше, если это так. «Молодая» — хорошо, но что значит «молодая»? Этого я не понимал. Критерий красоты у меня отсутствовал. В жизни мне приходилось видеть всего лишь несколько женщин, все они были старыми. И еще на картинках. Нет, в красоте я разбираюсь паршиво. В воображении я рисовал ее высокой, русой, с длинными прядями волос. Потом я представил себе ее маленького росточка, тоненькой, нежной, с косичками или челкой. Потом — с длинными, черными как смоль, свободно ниспадающими волосами, закрывающими плечи. Спину. Доходящими до пояса. Даже ниже. Попытался представить ее лицо. Ничего не получалось. Может, волосы ее двумя ручьями падают на грудь? Но и из этого ничего не вышло, потому что никаких волос и никакого лица представить не удалось, а только огромные белые груди с темными бугорками сосков — они торчали, приближаясь все ближе и ближе, и, безусловно, раздавили бы меня, не будь они такими мягкими. Они неудержимо увеличивались в размерах. Я попытался оттолкнуть ее. Приятно смотреть, но только издали. Меня смущала ее двусмысленная улыбка, чувственный оскал рта, белизна бедер, магнитом притягивавших мой взгляд. Пришлось мне ее одеть. Вот теперь она сидит передо мною на траве, юбка задралась, обнажив колени. Нет, юбка задралась слишком высоко, да и сама юбка оказалась короткой, а когда она поднялась с травы, улыбаясь все той же улыбкой, на ней и вовсе не было юбки, и снова я затрепетал при виде ее пышных форм. Тогда я одел ее в такие же грубые штаны, как у меня. Решил думать только о ее лице. Лицо постоянно менялось, было то с курносым носиком, то с огромными зелеными глазами, то с раскосыми щелками, большим чувственным ртом и яркими губами, то все вдруг исчезало и перед глазами вставали совсем другие части женского тела, мало знакомые мне, причем с каждой минутой нетерпение охватывало меня все больше и больше.