Детское время - страница 7

Часто к нам приходит Дамблдор. Он приносит мне конфеты, но мама не разрешает их есть. Зато сегодня, когда он пришёл, мама не успела всё проконтролировать и теперь у меня есть шоколадная лягушка. Я сижу у него на коленях, шоколад тает, пачкая мои руки, щеки и белоснежную бороду директора.

— Дяба! – говорю я. Он смеётся. Знает, что это я его так называю. Довольный собой я повторяю снова и снова:

— Дяба, Дяба, Дяба!

А вечером мама говорит папе:

— Странно, почему Гарри так называет директора? Как будто хочет сказать «Дамблдор». Где он мог это услышать? Мы обычно называем его просто директор или профессор.

Ну да, тут неувязочка вышла.

А вообще так часто бывает. Папа показывает мне игрушечного щенка, и я хочу сказать: «собака» или «щенок». А оказывается, от меня ждут, что я скажу «гав–гав». Странные они. У меня совсем не получается произносить шипящие и свистящие звуки, а еще «р» и «л». Но с щенком мне помог Сириус, и я сделал вид, будто это он меня научил. Говорю: «Бодя!». Это значит — Бродяга.

Мама сердится:

— Сириус, не надо его так учить! Он будет считать, что так все собаки называются!

— Не–не–не! – опровергаю я. Тычу пальцем в Сириуса: — Бодя!

Сириус смеется, а потом превращается в собаку. Я тоже смеюсь и вижу, что мама уже не сердится, а улыбается, глядя на нас.

Однажды я ради шутки показал пальцем на игрушечного оленя и сказал: «папа». Родители смеялись как ненормальные. Мама ничего не заподозрила, потому что накануне папа развлекал меня тем, что показывал своего Патронуса.

Я люблю, когда приходит Ремус. Он всегда держит меня на руках, и рассказывает маме с папой разные интересные вещи. У меня не получается сказать «Луни» и приходится называть его «Уни». Мама почему‑то тоже теперь так говорит.

— Уни, ты же поужинаешь с нами?

Или говорит папе:

— Уни, не сможет сегодня прийти, милый! Ты же помнишь, какое уже число?

Вот зачем она так? У меня‑то просто проблемы с дикцией.

С четвертым Мародёром сложнее. Я уже весь изнамекался.

— Это Питер, Гарри! Скажи: «Пит», — упрашивает меня Сириус.

Питер сидит у нас в гостиной на диване и натянуто улыбается. Я показываю на него пальцем и отчётливо произношу:

— Гад!

Наверное, поэтому Питер бывает у нас редко. А вот Сириус и Ремус приходят очень часто. Мы всегда очень рады их видеть. Только папа смеётся и говорит, что это потому, что они любят возиться со мной, и мои родители могут немного отдохнуть. Но это он просто так шутит, я знаю.

Сначала меня напрягало, что в нашем доме всегда так много людей. А как же Фиделиус? Оказалось, что до Фиделиуса ещё не дошло. К нам можно попасть только через камин в доме Сириуса. Камин пропускает только по одному, а ещё, чтобы войти, надо произнести пароль. Поэтому Питер приходит всегда в сопровождении Сириуса. Но мне все равно это не нравится.

Я потихоньку учусь ходить. Пока получается только если я руками за что‑то держусь, например за диван или за бортики моей кроватки. Когда приходят тётя Алиса с Невиллом, мама видит, что Невилл еще даже не пытается этого сделать, и почему‑то страшно радуется. Мамы, вообще, такие странные! Почему им обязательно надо нас сравнивать?

Своих родителей я понемножку перевоспитываю. Меня теперь никто не пеленает и не пытается качать на руках, когда надо ложиться спать. Правда, они почему‑то до сих пор считают, что в зафиксированном положении я не усну, и накладывают на кроватку специальные чары. Она плавно качается, и я чувствую себя заправским моряком, но не протестую. Мама удивляется и утверждает, что раньше я эти чары терпеть не мог. Ну что ж, я в конце концов взрослею, меняются привычки, расставляются приоритеты. Лёжа в этой качалке, я думаю, что неспроста мадам Хуч, говорила, что полёты у меня в крови. Просто с таким детством мой вестибулярный аппарат привык ко всему и какие‑то метлы для него сущий пустяк!

А ещё я приучил папу читать мне газеты. Происходило это так: я орал все время и замолчал, только когда папа стал вслух читать газету. Теперь он читает мне их вслух каждый день, и восхищается мной, говорит, что просто гениальный ребёнок, раз так внимательно слушаю. Пожалуй, отчасти он прав.