Детство Сашки - страница 28
Папа их приготовил заранее, все три пары — себе, маме и Сашке: просмолил, разогревая смолу на плите в жестяной банке, а потом растирая ее горячим утюгом по подошве лыж, потом натер лыжной мазью так, что они стали как полированные, а потом связал концы, а в середку вставил по два больших кубика из детского набора, чтобы лыжи были не «доской», а — лыжами. Палки были дюралевые. Конечно, бамбуковые были легче и как-то теплее, но зато дюралевые не ломались, и на них можно было даже сидеть.
В декабре, в самом начале, всем объявили о дате «Зарницы» и велели сшить маскхалаты. У некоторых ребят родители работали в больнице, так они принесли медицинские халаты, и только их немного укоротили. А Сашке мама из старых простыней пошила настоящий маскировочный костюм. Она сшила шаровары, которые надо было натягивать сверху на штаны. И еще вроде ветровки небольшую такую куртку с капюшоном, с резинками на рукавах, чтобы снег не попал. Правда, было непонятно, какие погоны пришивать. Никто не говорил о погонах и о их цвете. И об оружии никто не говорил: а как же без оружия? Это же не пионерлагерь, это же — большая «Зарница»!
Накануне ожидаемого события носящаяся по двум этажам школы старшая пионервожатая наткнулась в коридоре на Сашку.
— О! Александр! У тебя, говорят, есть фотоаппарат? — спросила она, положив свою руку ему на плечо.
— Ага. «Смена-8»!
— Очень хорошо, очень хорошо… — она задумалась на минуту. — В общем, тут принято решение: чтобы не было толкучки, младшие классы с «Зарницы» снимаем. Но ты же готовился, я же знаю!
— Да, да!
— Вот и будешь нашим фронтовым корреспондентом. Как Симонов. Ты читал «Живые и мертвые»? Еще нет? Прочитай, обязательно прочитай. А завтра приходи к школе с фотоаппаратом, — и убежала вверх по лестнице.
А назавтра была война… Ну, вот так можно было пошутить, но на самом-то деле «Зарница» — это просто маленькая война.
Сначала они собрались во дворе школы, потом военрук всех построил, и все с лыжами на плече пошли строем через весь поселок к недалекому лесу. Со стороны, наверное, это смотрелось как в хронике про войну.
Сашка шел в самом конце, потому что это были не его классы. Тут были только старшие. А он шел чуть сзади, на плече лежали лыжи и палки, а о грудь постукивал при каждом шаге фотоаппарат. Было очень неудобно. Наверное, надо было уже фотографировать. Сашка умел. Он только не умел еще сам наматывать пленку в бачок для проявки. Но как тут снимать, когда руки заняты, а все куда-то идут?
Они долго куда-то шли. Потом вдоль дороги еще стояли солдатские зеленые машины, а вокруг них ходили румяные смеющиеся солдаты. И еще потом они надели лыжи, и их стали по отрядам куда-то направлять. С одним отрядом отправили и Сашку. Он ничего не понимал, но поехал за всеми. Там был холм, на котором они остановились, какие-то кусты и небольшой овражек.
— Вон там, — сказал кто-то Сашке. — Вон, за овражком… Там противник. Туда наступать будем.
Он открыл футляр, снял варежки и несколько раз щелкнул эти кусты, овражек и снег на той стороне — тоже белый и чистый.
Снизу, от дороги, громко засвистели и что-то крикнули.
— Ну, поехали на обед…
Все встали на лыжи и съехали с холма обратно к дороге. Там лыжи снимали и втыкали в сугробы на обочине, а потом подходили к грузовикам, за которыми были прицеплены настоящие солдатские полевые кухни. И каждому дали кусок хлеба, ложку, алюминиевую миску с картошкой, тушеной с мясом и полкружки какао. Все это нужно было держать в руках и как-то есть.
Сашка выпил какао, отдал кружку, и только потом принялся за картошку. Картошка была совсем не горячая и не такая, как делала мама. Фотик мешал, и он перекинул его на спину.
Только он доел — опять закричали что-то, и все полезли снова на холм, нацепив лыжи. Сашка тоже полез, но отстал немного. А когда он поднялся, то увидел, что все уже ссыпались гурьбой в овраг и лезут сквозь глубокий снег на ту сторону. Тут никого почти и не осталось. Он еще разок щелкнул фотоаппаратом и повернул лыжи назад.
Дома мама с папой допытывались, почему он недовольный, что случилось. А когда он попытался объяснить, что ничего же не понятно, кто и где — не понятно, как играть — не понятно, и вообще — зачем он там был нужен? — папа спокойно сказал: