Девичник - страница 6

стр.

что глубока поэзия моя,
И тут же сразу вытащил тетрадку —
свои стихи о сути бытия.
Его рука рубила воздух резко,
дрожал басок, срываясь на верхах.
Но, кроме расторопности и треска,
я ничего не видела в стихах.
В ответ парнишка, позабыв при этом,
как «глубока» поэзия моя,
сказал, что много развелось поэтов
и настоящих, и таких, как я.
Он мне сказал —
хоть верьте, хоть не верьте, —
что весь мой труд —
артель «Напрасный труд»,
а строчки не дотянут до бессмертья,
на полпути к бессмертию умрут!
…Мы все бываем в юности жестоки,
изруганные кем-то в первый раз.
Но пусть неумирающие строки
большое Время выберет без нас.
А для меня гораздо больше значит,
когда, над строчкой голову склоня,
хоть кто-то вздрогнет, кто-нибудь заплачет
и кто-то скажет:
                      — Это про меня.

ЗАДАЧА БЕЗ ОТВЕТА

Звезда бледней перед рассветом,
тусклее лампочка в окне.
Опять не сходится с ответом
задача, заданная мне.
В задаче той, простой и давней,
все так же вертится Земля,
и той же тропкой, дальней-дальней,
идут мои учителя.
Идут все так же — отреченно!
И всю-то жизнь путем одним
ведут мальчишек и девчонок,
не подчиняющихся им.
Идут в погоду — непогоду,
по марту и по декабрю.
И я сквозь прожитые годы
на них все пристальней смотрю.
И знаю многое теперь я,
и понимаю — что к чему,
но где они берут терпенье,
и до сих пор я не пойму.
Я снова думаю об этом,
и до рассвета — свет в окне.
Но все не сходится с ответом
задача, заданная мне.
А возле школ толпятся дети,
роняют листья тополя,
и те же — лучшие на свете —
идут мои учителя.

«На огромной клумбе у вокзала…»

На огромной клумбе у вокзала,
Ветром наклоненная к земле,
Поздняя ромашка замерзала,
Трепеща на высохшем стебле.
Выгибала тоненькое тело
И сопротивлялась, как могла.
Словно до последнего хотела
Быть хоть каплей летнего тепла!
…Поезда вдали гудели встречным.
Люди шли, от ветра наклонясь.
И ромашка чем-то бесконечным
Показалась каждому из нас:
Чистой веткой молодой березки.
Тополиным пухом по весне.
Первым снегом. Брызгами известки
На еще некрашеной стене…
Не одно, наверно, сердце сжалось:
Что поделать — каждому свое!
Только в сердце врезалась не жалость —
Маленькое мужество ее.
На бессмертье я не притязаю.
Но уж коль уйти — не тосковать,
Так уйти, чтоб, даже замерзая,
Хоть кому-то душу согревать.

ПРИМЕТА

Белым цветом вишня расцвела —
Говорят: недолго до тепла.
Мать к рассвету дочку родила —
Говорят: невесту родила.
А другая сына родила —
Говорят: солдата родила.
Матери рожают сыновей —
Говорят примета есть — к войне.
…Носится над степью суховей.
Не хватает рук на целине.
Где-то бьется с бурей самолет:
Ждут в далеком стойбище врача.
Где-то хрустнул тонкий первый лед:
Тонет мальчик, жалобно крича.
Где-то надо водам синих рек
Новые дороги проложить.
Рано умирает человек.
Человек! Он должен долго жить.
Кто-то там не спит вторую ночь.
Кто-то пятый месяц все в пути.
Думать. Беспокоиться. Помочь.
Не сдаваться. Выручить. Спасти!
Открывать далекие края,
Чтобы людям — жить,
И вишням — цвесть!
…Пусть родятся наши сыновья:
Много мирных войн на свете есть.

СЫН

Сияет ли солнце у входа,
стучится ли дождик в окно,
когда человеку три года,
то это ему все равно.
По странной какой-то причине,
которой ему не понять,
за лето его приучили
к короткому: — Не с кем гулять!
И вот он, в чулках наизнанку,
 качает себе без конца
пластмассовую обезьянку —
давнишний подарок отца.
А все получилось нежданно, —
он тихо сидел, рисовал,
а папа собрал чемоданы
и долго его целовал.
А мама уткнулась в подушки.
С ним тоже бывало не раз:
когда разбивались игрушки,
он плакал, как мама сейчас.
Зимою снежок осыпался,
весною шумели дожди.
А он засыпал, просыпался,
прижав обезьянку к груди.
Вот так он однажды проснулся,
прижался затылком к стене,
разжал кулачки, потянулся
и — папу увидел в окне!
Обрадовался, засмеялся,
к окну побежал и упал…
А папа все шел, улыбался,
мороженое покупал!
Сейчас он поднимется к двери
и ключиком щелкнет в замке!
А папа прошел через скверик
и — сразу пропал вдалеке.
Сын даже не понял сначала,
как стало ему тяжело,
как что-то внутри застучало,
и что-то из глаз потекло.
Но, хлюпая носом по-детски,
он вдруг поступил по-мужски:
задернул в окне занавески,
упруго привстав на носки,