Девки гулящие - страница 13

Далее приглашенные из уст вице-губернатора узнали о том, что около публичных домов в вышеназванном районе грабежи происходят почти ежедневно уже в течение месяца. Большинство ограбленных никуда не жалуются, так как считают это бесполезным. В самих домах терпимости грабители нередко действуют обманом, перед намеченной жертвой прикидываются казанским сиротой, а когда гость выпьет лишнего, без всякой предосторожности начнет раскрывать перед ними свой кошелек, то потом грабители на улице ловят таких людей и отнимают у них деньги. Со многих ещё снимают более-менее дорогую одежду, лишают ценных вещей. Награбленные деньги прогуливаются в тех же увеселительных домах. При этом, как зачитал вице-губернатор из той же газеты, говорят, что, мол ешьте, девки, пейте, нам это не дорого досталось и не тяжело.

Вице-губернатор взял в руки очередной номер газеты со стола. Тут его грозный взгляд был почему-то брошен на заведующего губернской земской больницей. Он то уж точно здесь был не при чем…

— Ещё послушайте. Днями в десять часов вечера был избит и ограблен в районе Хлыновки крестьянин Слободского уезда Шепелевской волости Федор Харитонов Радыгин. Он был в доме терпимости где и встретился с впоследствии избившими его людьми. Около дома терпимости находился в это время постовой городовой, но он ничего не мог сделать, так как грабили и били Рад Афанасьевича смотрел. Ему и поручили вместе с полицейскими сегодня же вечером на Больше-Хлыновскую отправляться в роли представителя от врачебно-полицейского комитета.

Наряды полиции как ураган врывались во все злачные места Хлыновки, брали под белы руки все подозрительные личности и не имеющих при себе паспортов. Иван Афанасьевич при этом только присутствовал — никого не тиранил, даже ни одной пьяни по морде не съездил.

Девки визжали, выволакиваемые из публичных домов мужики матерились, кое-где даже стражам порядка сопротивление оказывалось. Зря это было — полицейские такое безобразие пресекали на корню.

На какое-то время на Больше-Хлыновской притихло, но прошла неделя, другая и все вернулось на круги своя. Снова начали жаловаться жители этой окаянной улицы, побитые и ограбленные посетители злачных мест…

Открытка из времени Ваньки Воробьева.

В девяностые годы двадцатого века в постсоветской России цензура печатного слова раздвинула свои границы и на прилавки хлынул поток разнообразной литературы. В том числе и про переселение душ. Будущий вселенец в тело Ваньки Воробьева почитывал и подобную макулатуру, что и помогло ему через некоторое время осознать попадание своего сознания в прошлое. Не сразу, но понял он, что придётся ему здесь время коротать пока тело Ивана землю топтать будет.

В любом месте надо как-то устраиваться, чем-то заниматься для прокорма и веселой жизни. Полученное в своё время формальное образование достойных дивидендов здесь принести вселенцу не могло, кроме как торговать женским телом он ничего не умел, так этим и решил продолжить здесь заниматься.

Имеющийся опыт подсказывал, что первоначально надо познакомиться с правилами игры данного дела, узнать все тонкости государственной и местной регламентации этого промысла. Зачем решать проблемы если можно их по возможности предупредить. Глупо и не рационально кидаться головой в реку, надо сначала её глубину измерить, соломки где можно подстелить, а потом уже и дело делать.

Сестра, которая Александра, была отправлена Ванькой в Вятку во врачебно-полицейский комитет за экземпляром правил для содержательниц домов терпимости. Прасковья, дай Бог ей здоровья, хорошо, что сообщила Ваньке, что буквально днями такие новые правила в Вятке приняты к исполнению. Вот сейчас внимательно он их проштудирует, найдёт все имеющиеся лазейки и определит границы деятельности. Чтобы денежка капала и косяков каких не напороть.

Александра в Вятку быстро обернулась, привезла необходимую книжицу и Ванька принялся за её изучение.

Буквально с первой страницы возникли непредвиденные трудности. По старым правилам, как Евдокия сказала, прошение для открытия публичного дома могла подать женщина тридцати лет от роду. Тут же эти вятские умники прописали возраст содержательницы не менее тридцати пяти лет.