Девочка-Царцаха - страница 19
Хотелось пить. Всадники ехали долго и молча, пока не попался, наконец, худуг. Худуги в этой степи попадаются редко, самое малое—верст через десять, а обычно —через двадцать или тридцать, а есть и такие места, где на семьдесят верст нет никакой воды!
Вода в худуге была с мусором, желтая, почти оранжевая, и пахла неприятно, но хорошо хоть не соленая. Пили ее жадно, зачерпывая кожаными калмыцкими ведрами, лошадей попоили и дальше поехали.
Надвигался вечер. Нужно было найти подходящее место для ночлега.
У восточного склона Хамуров Кулаков оставил товарищей, а сам пришпорил коня и, пригнувшись к передней луке и взявшись за холку, взобрался на уступ. Там, внизу, под лучами заходящего солнца простиралась низменность. Солончаки Шарголской долины вытягивались из нее длинной, извилистой лентой. Слева темнели предгорья Кавказа, а справа — склоны Хамуров... Недалеко в стороне Кулаков приметил подходящий овражек.
Он спешился и начал спускаться, ведя лошадь за собой и давя ракушки, густо покрывавшие землю.
На дне овражка оказалось несколько пресных луж и сухие камыши для костра. Через час после заката весь отряд уже поужинал и завалился спать. Только по бугру над овражком ходил дежурный милиционер.
Но недолго пришлось спать на этот раз отряду. Дежурный милиционер, шагая против ветра, учуял запах дыма и пошел проведать, не камыш ли горит. В соседнем овражке стояли оседланные лошади, а всадники ужинали... Затаив дыхание, милиционер повернул назад, чтобы разбудить своих. Шатнул — и в овраг посыпалась градом галька. Насторожились бандиты, почуяв недоброе, вскочили на коней — и были таковы. Погнались за ними милиционеры, но сильно отстали — боялись коням ноги переломать в темноте по оврагам.
Обидно было Кулакову, остервенел от досады. Из-под самого носа улизнули бандиты. И вот еще почти двое суток кружили по буграм и оврагам, но поймать бандитов не довелось. Кони ослабли совсем, а Озун со своими умчался далеко — за Шаргол, в донские степи. Был, правда, момент, когда разделяло их расстояние, достаточное для выстрела, и Кулаков послал все-таки пулю им вдогонку. Один из бандитов схватился за левую руку... Товарищи уверяли Кулакова, что ранил он самого Озуна. Да что проку в этом! Удрал бандит!
И пришлось Кулакову шажком возвращаться в ближайший аймак—в Салькын-Халун.
После полудня усталые, измученные всадники спешились около Салькын-Халуновской школы.
— Спать хочу!—сказал Кулаков, привязывая коня. Поднялся на крыльцо, лег ничком и захрапел. Остальные милиционеры тоже, наскоро пристроив лошадей, повалились, где попало.
Проснулся Кулаков, когда солнце подбиралось к закату.
Спустился с крыльца, растолкал одного из милиционеров, велел задать коням корму и пошел на кухню, где сидела старуха уборщица.
— А учитель где?
— Уехавши.
— Куда? Давно?
— Чуть солнышко. Искать поехали в степь.
— Что искать?
— Саранчу. Инструктор приехал из области. Лопаты взяли и председателя. К вечеру обещались вернуться.
— A-а... Ну, а как бы это насчет шамовки? У меня братва голодная. Мяса, что ли, купи у калмыков.
— Можно... Но они на вес не продадут... Целого барана брать?
— Ясно, целого. Отряд ведь не в три человека. Да ты скорей поворачивайся, не то сдохнешь тут от голода в дыре окаянной!— Кулаков вынул деньги, отсчитал сколько нужно и вернулся на крыльцо. Товарищи его все еще спали. Он подтянул потуже ремень, уселся на ступеньку и закурил.
«И что за жизнь распроклятая! Даже побриться некогда. День и ночь по степи носишься, косматый, как дьявол! Мерзнешь, жаришься-паришься, а для сердца радости никакой! И поесть по-человечески редко приходится... А Озуна все одно поймаем!»
Закручинился Кулаков, папироску выронил и снова задремал, а очнулся — уже сумерки. К школе кто-то идет. Кулаков подвинулся к краю, чтобы дать человеку пройти, и поздоровался.
— Кто это?—спросил учитель, наклоняясь к Кулакову.
Начальник отряда милиции засмеялся:
— Не признали?
— A-а, это вы... Ну, как Озун? Опять не догнали?
— За Шаргол утек,— глухо ответил Кулаков.— А вы откуда?
— На обследование ездил. Саранчовые яйца искали.
— Яйца? Неужели у нее яйца есть? И нашли?—с недоверием спросил Кулаков.— Что ж она, на манер курицы яйца высиживает, саранча-то?