Девочки - страница 3
Мать девочек, директор большой швейной фабрики, все, эти дни с французскими работницами — металлистками и резинщицами, которые осматривали город и выступали на фабриках и в клубах.
То-и-дело девочки бегают узнавать время. Два часа, семь минут третьего, десять минут третьего, четверть третьего — до трех часов еще очень далеко.
— Да что вы всё к часам бегаете? — говорит бабушка. — За пять минут больше чем пять минут и не пройдет, Займитесь вы чем-нибудь. Взяли бы и поиграли со своими песцами…
Девочки вытаскивают из коробок кусочки серовато-пепельного меха, оставшиеся от старого воротника. Эти кусочки меха они любят больше всех игрушек и называют «песцами» или — ласково — «песечиками».
Всех песцов девочки перевязали цветными ленточками на том место, где у настоящих песцов бывает шея. Издали клочки меха, валяющиеся на полу, кажутся живыми маленькими зверьками.
Вера раскладывает на полу своих песцов и берет в руки самого пушистого и большого.
— Ну, ладно, милый песец, — говорит она, — ты будешь главный начальник и уложишь других песцов спать. Ты будешь хороший начальник. Когда ты скажешь: «алле» — все песцы будут по команде кувыркаться…
Рядом с Верой раскладывает на полу своих песцов Тася, она расчесывает их гребенкой и поправляет ленточки у них на шее.
— Майка, — спрашивает она, — а где же твои песечики?
Майка грустно смотрят на Тасю и говорит вздыхая:
— Давай лучше играть в колонтенцию.
У Таси с Майкой есть игра, которую они называют «колонтенцией».
— Доктор, сделайте мне колонтенцию, — говорит Тася и стаскивает с ноги чулок.
— Сию минуту, я только соберу приборы.
Майка начинает сваливать в свой передник «приборы». Тут катушки из-под ниток, маленький дырявый мячик, ножницы, старая Майкина соска и несколько пробок. Девочки усаживаются на пол.
Майка кладет себе на колени босую Тасину ногу и начинает над ней проделывать «колонтенцию».
Прежде всего она усердно растирает всю ногу от пальцев до колена резиновым мячом, потом скребет расческой, затем слегка щупает и массирует и, наконец, вставляет между пальцами ног деревянные катушки. Брови у Майки нахмурены, губы сжаты, синие глаза сверкают воодушевлением.
Тася терпеливо все сносит и только кряхтит, когда Майка слишком налегает на расческу.
— Ах, только не царапайте мне пятки, я не могу этого перенести!
— Надо терпеть!
— Но вы делаете мне больно, перестаньте!
— Спокойно, больная, это у вас кризис, вы можете умереть…
И Майка затыкает Тасин рот соской.
В половине третьего девочки уже совсем готовы к отъезду на вокзал.
Они оправляют свои нарядные матроски и тоскливо зевают, не зная, куда себя девать.
— Майка, знаешь, — говорит Тася, взбираясь на стул перед зеркалом, — мой рот уже не растет два года. Волосы растут, глаза растут, а рот все такой же маленький…
Без пяти минут три.
Девочки сидят на окне и, прижавшись носами к стеклу, жадно смотрят на улицу. Вот сию минуту они увидят маму, ее коричневое кожаное пальто, ее толстый портфель с двумя блестящими замками.
— Сейчас мамочка едет в трамвае, — говорит Тася. — Вот она сошла с трамвая возле улицы Гоголя, вот она идет-идет-идет до угла. Вот она идет-идет-идет по улице и входит в парадную. Вот она идет-идет-идет по лестнице, вот она остановилась возле наших дверей и подняла руку к звонку. Вот она сейчас позвонит…
И в самом деле, в эту минуту в передней трещит звонок, и девочки с визгом, хватая по пути свои шапки и пальто, бегут отворять двери.
Но в переднюю входит не мама, а папа, и с ним еще два товарища из его института.
— Ах, это ты, — говорит с досадой Тася. — Как жалко!..
— Чего жалко? — спрашивает папа.
Тася смущается:
— Не то что жалко, а неприятно; если бы это была мама, мы поехали бы на вокзал.
Папа со своими товарищами запирается в комнате, чтобы заниматься, — и в квартире опять становится тихо.
Наконец в половине четвертого появляется мама с огромным букетом ярко-красных цветов.
Девочки совсем было потеряли надежду ее увидеть.
Тася лежит на кровати, засунув голову под подушку. Вера стаскивает с себя нарядную матроску, и только Майка сидит на подоконнике и терпеливо смотрит на улицу.