Девственницы - страница 8
Дороти покосилась на подругу. На Лилли были широкие джинсы «Ливайс», невзрачная кофточка с круглым вырезом и шарф с героем сериала «Доктор Кто». У нее были длинные светлые волосы, и ее можно было назвать хорошенькой — с большой натяжкой. Лилли казалась наполовину женщиной, наполовину ребенком. Верхняя часть у нее была в норме, лицо и руки можно было назвать даже пухленькими, но бедра были узкими, почти костлявыми, а голенастые ноги были совсем девчоночьими. Как будто Лилли влезала во взрослое тело постепенно, сверху вниз.
В переулок свернул огромный грузовик с рекламой гастронома «Сейнзбериз»; на крутой тропе мотор взревел, и Лилли отскочила в сторону. Завизжали тормоза; грузовик остановился. Из кабины высунулся ухмыляющийся водитель.
— Ты в порядке, дорогуша? — спросил он, плотоядно глядя на Лилли.
Она продолжала идти вперед, сдув со лба прядь волос и притворившись, будто не слышит.
Шофер не унимался:
— Прокатиться не хочешь, милашка?
Лилли медленно развернулась. Поцеловала ладонь, но вместо того, чтобы послать приставале воздушный поцелуй, сложила пальцы и показала ему знак V. Парень рассмеялся, помахал в открытое окошко и покатил вниз. Лилли поправила волосы пятерней; Дороти увидела, что подруга и зарделась от смущения, и улыбается.
— Лилли О'Фланнери, — сказала она, — ты заработаешь дурную репутацию, если будешь заигрывать с грязной шоферней!
Лилли одернула кофточку.
— Ничего я не заигрываю. А правда приятно?
— Что — приятно?
— Сама знаешь. Когда мужчина считает тебя хорошенькой. Конечно, я люблю Найджела и все такое, но…
— Что — но?
— Разве тебе никогда не хотелось запрыгнуть в кабину грузовика и укатить в Уэльс или еще куда-нибудь подальше? Как было бы романтично! — Она сунула в рот кончик пряди волос. — Тогда обо мне напишут в газетах и вообще. Может, даже скажут в новостях.
— Никакой романтики не будет, — возразила Дороти. — Они грязные ублюдки. Так мама сказала. И еще она сказала, что вульгарно даже смотреть на них.
— Ах, Дороти. Иногда ты бываешь такая…
— Какая?
— Перестань!
— Нет, не перестану… Липучка!
Лилли схватила ее за плечо и сильно тряхнула.
— Не смей меня так называть! — сказала она, приблизив свое лицо вплотную к лицу Дороти.
— Подумаешь. — Дороти пожала плечами. — Все мальчишки тебя так называют. Обычная кличка.
Лилли плотно сжала губы в тонкую синюю линию.
— А ты не смей!
Дороти ничего не ответила.
— Ну так что? — Лилли больнее схватила ее за предплечье; ногти пронзали тонкую шерсть свитера.
Дороти никогда еще не видела, чтобы подруга так злилась.
— Ладно! Не буду! — Она вырвалась. — Пошла к черту!
Лилли зашагала вперед; она шла впереди всю дорогу до деревни. К тому времени, как они дошли до парикмахерской Андре, Дороти стало скучно до слез от ссоры и молчания. Она догнала Лилли и вынула из кармана две монеты по десять пенсов.
— Вот, возьми, — сказала она. — Бери. У меня куча карманных денег.
— У меня тоже есть. Побольше твоего. — Однако монеты Лилли взяла.
Дороти пожала плечами, и Лилли промолчала, но остаток пути они прошли рядом. По случаю субботы в деревне было много приезжих — они явились за покупками — и местных жителей, которые шли на праздник.
У металлических кованых ворот, ограждавших здание церкви, взад и вперед, как солдат на параде, маршировал бойскаут. Поверх зеленой формы на нем висел плакат-бутерброд, оповещающий о важном событии; всякий раз, поворачиваясь кругом, мальчик выкрикивал:
— Все на праздник!
Лилли ткнула Дороти в плечо и ухмыльнулась.
— Смотри, смотри, вон твой жених!
— Вот уж нет! — Дороти тоже ткнула Лилли. — Это твой жених! Ты в него влюбилась!
Лилли пихнула ее бедром; Дороти споткнулась, но не успела врезаться в мальчика, потому что Лилли подхватила ее за талию.
— Признайся, хочешь поцеловать его?
Забыв о недавней ссоре, подруги захихикали и не спеша проследовали мимо покрасневшего бойскаута внутрь.
В длинном церковном зале было полно народу; пахло лаком для пола и дорогими духами. На противоположной стене под часами, отстававшими на три часа, висело распятие. На сцене за пианино сидел викарий; то и дело спотыкаясь, он исполнял «Далилу», к вящей радости трех дам, которые глазели на него со смешанным выражением благоговейного ужаса и явной симпатии.