Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера - страница 18

— Простите, фройляйн, вы кого-то ищете? — тихий женский голос с едва заметным выговором вернул меня в реальный мир. Я обернулась и увидела невысокую женщину примерно маминого возраста, держащую несколько книг в руках.

— Да, вообще-то ищу. Либерманов, портных. Это раньше было их ателье. Вы их, случайно, не знаете?

— Конечно, знаю. У нас лавка через дорогу… была. — Она махнула в сторону ещё одного обезображенного магазина. — Это раньше был Книжный Магазин Бергеров. Наше семейное дело. Меня зовут Сара.

— Аннализа. — Мы пожали руки. — Я не знаю, где они живут, но это же не может быть далеко? Когда, вы думаете, они вернутся? Я бы хотела помочь им прибраться.

— Ох, девочка моя… — Моя новая знакомая посмотрела на меня с ещё большим сожалением в глазах. — Они уже больше никогда не вернутся. Машины их всех забрали.

— Какие машины?

— Грузовики. Многие хозяева магазинов жили на втором этаже над своими лавками, как и Либерманы, вот тех-то солдаты в первую очередь и похватали. Всех увезли, кто здесь жил.

— Куда увезли?

— В работные лагеря, куда же ещё?

Она почти прошептала слово «лагеря», будто опасаясь, что кто-то может её услышать.

— Концентрационные работные лагеря, — Сара объяснила, заметив мой непонимающий вид. — Эти лагеря работали ещё с тридцать третьего, но раньше туда только политических заключённых свозили, как я слышала. Теперь вот, похоже, и наш черёд настал.

— Я ни о чем подобном никогда не слышала. А вы уверены, что это не… Уловка, чтобы людей напугать, заставить их добровольно покинуть страну?

Вместо ответа Сара только обвела вокруг себя руками.

— А куда же тогда все люди делись?

Я молча смотрела на неё, почти не мигая. День ото дня знакомый мир все быстрее рушился вокруг меня, и я ничего не могла с этим поделать. Я опустила глаза на кружевные ленты, которые я всё ещё держала в руках, те самые ленты, что всегда улыбающаяся Руфь Либерман держала в её ловких руках всего день назад, и почувствовала, как слёзы заполнили мои глаза. Я их больше никогда не увижу… Я медленно опустилась на пол и тихонько заплакала.

— Мне очень жаль, дорогая. — Сара села рядом и обняла меня за плечи. — Ты хорошо их знала?

— Они были нашими семейными портными. Я всю жизнь к ним ходила. Они были нашими друзьями. Они были такими добрыми, чудесными людьми! Я только вчера здесь была, когда они заканчивали платье мне ко дню рождения. А мы им даже не успели заплатить!

Не знаю почему, но эта последняя мысль так меня расстроила, что я совсем зарылась лицом в пальто Сары и разрыдалась.

Я стояла за сценой, разогреваясь перед выступлением. Сегодня опять был полный зал. Те же самые люди, что всего несколько дней назад сожгли все до одной синагоги в Берлине, решили обратиться к искусству. После того, как большую часть их неарийских соседей согнали в лагеря, они решили нарядиться по такому случаю, вывести своих дам в свет и отправиться на балет, словно награждая себя за прекрасно выполненную работу. Животные. Бездушные животные.

Раньше тем вечером один из работников сцены принёс мне букет роз от «какого-то важного господина в форме». Цветы продержались на моём столе ровно минуту, пока я «случайно» не столкнула вазу на пол и она разлетелась на мелкие осколки. На секунду мысль промелькнула у меня в голове, а не наступить ли мне на это стекло и не сказать фрау Марте, что выступать я ни сегодня, ни в ближайшее время не смогу, пока всё не заживёт. Так мне хотя бы не придётся танцевать для этих «важных господ в форме» в первом ряду, с Райнхартом во главе. Но прежде чем моя ступня коснулась стекла, я задумалась, а не будет ли это означать, что они победили? Что сломили мой дух также, как и дух моего народа? Ну уж нет, так просто я сдаваться не собиралась.

Тем вечером я танцевала с таким чувством, что даже фрау Марта, крайне скупая на похвалу, несколько раз одобрительно мне кивнула за сценой, повторяя: «Умничка! Отличная работа!» Тем вечером я посвятила свой танец моим людям, всем тем, кто уже погиб, и тем, кто ещё будет долго страдать от рук их мучителей. Я не знала, как ещё выразить свою грусть и жалость, но уже тогда пообещала себе, что я обязательно найду способ, чтобы им помочь, чего бы это мне не стоило. Я не дам себя запугать, как мой отец дал себя запугать этим нацистам. И никогда частью этой новой страны я не буду. Я найду способ с ними бороться.