Девушка из города - страница 4

– Знаю я тебя, Маша, у тебя всегда всё вкусно.

Готовила мама и вправду отлично: пюре у неё всегда было воздушное, котлеты – с приятной корочкой, салат нарезан не крупно и не мелко, вишнёвое варенье без косточек.

– А я в тиятре была, – похвасталась тётя Люба и, нарочито коверкая слова под простонародную речь, чтобы веселее было слушать, стала рассказывать. – Видала там спектакль «Филумена Мартурано». Значится, был там такой мужик – Доменико Сориано, любил он по молодости лошадей, ну и по бабам был ходок. И взял он как-то полюбовницу Филумену, а через два года законная евонная супружница скончалась. Тут Филумена думала, что Доменико её взамуж возьмёт, ан не тут-то было. Он всё по скачкам, по Лондонам-Парижам, а она его делами ведала.

Мама невесело усмехнулась:

– Вот, вот.

– День за днем, а за зимою лето, так и годы пробежали. Оказалось, что у Филумены три сына – сын, да один из них от ентого Доменико. К тому времени он наконец-то понял, что любит Филумену, да и говорит ей: который сын мой? Один водопроводчик, другой магазин держит, третий рассказы пишет… Все дети удались. И не сказала Филумена, который сын-то евонный. Я, говорит, если скажу, два других будут в обиде. Доменико тогда и говорит: сочетаемся с тобой законным браком, а дети все будут нашими, чужих детей не бывает. Прекрасная пьеска!

Мама хмыкнула:

– Это, Любовь, в Италии твоей или где бывает. А у нас этих папаш с собаками ищут. Не то, что чужих, а и своих детей не признают… Ой, да что об этом говорить…

«Об этом», то есть об отцах, и конкретно о моём родителе, мама всё же иногда говорила с тётей Любой, и это были очень невесёлые разговоры на тему предательства, в которых мама не выбирала выражений. Поэтому я была рада, когда тётя Люба, поблагодарив за ужин, начала другую тему:

– Как Настька? Поедет летом куда?

– Куда она поедет! – раздражённо бросила мама. – Никуда. В лагерь уже большая. Хоть бы в отряд устроилась, мусор убирать. А то дома сидит да бисер свой вяжет.

– Не вяжу, а плету, – буркнула я. – И мусор я не хочу убирать.

– А что хочешь? – вмешалась тётя Люба. – В деревню нашу хочешь?

Я посмотрела на её лицо, на котором было написано добродушно-лукавое выражение, и с ходу согласилась:

– В деревню хочу!

– Завтра! – бодро хлопнула себя по колену тётя Люба.

Мама стала отнекиваться, говорить, что это неудобно, что я уже здоровая деваха и не могу просто так сюрпризом нагрянуть к неродным людям, предлагала деньги. От денег тётя Люба отказалась и в шутку пообещала, что за жильё и еду расплачусь работой. В деревне мы должны были вместе прожить не меньше двух недель.

Я засыпала счастливой.

Проснувшись в восемь утра, я поехала на вокзал за билетом, а потом, уже к обеду, пошла вместе с мамой в рейд по рынку. На наводнённом людьми жарком базаре запах был как из моего детства – пахло солнцем и пылью от асфальта, едкой резиной и сладковатым удушливым ароматом пластика от китайских шлёпок и костюмов.

Мы накупили самые разнообразные вещи для всех живущих в Мальцеве тёти Любиных родственников. Возраст родни существенно колебался от грудного до старческого. Мама взяла ползунки и кофточки, шампунь и мыло, колбасу и грецкие орехи. Волновалась она чрезвычайно и от этого засыпала меня наставлениями.

– Едешь к чужим людям…кто знает, как они тебя примут! Плохо будет – звони и возвращайся! Мало ли что… Слушайся там тётю Любу. Попросят что-нибудь помочь – помогай, не сиди. В огороде там, полы помыть, посуду… Ты, конечно, не умеешь ничего путём, ну хоть не отказывайся всё-таки… На улице там побольше будь, дома не торчи, гуляй, в лес ходи. Только в лес не одна, с тётей Любой! – спохватилась мама. – Да, главное, ешь там! Я тебе тысячу дам с собой…

Я послушно продолжала кивать, понимая, что чем активнее соглашаешься, тем быстрее кончится наставление.

– Так, ну что ещё… Всё вроде. Ох… Ну, поезжай. Да смотри, очень долго-то там не сиди. Не к родной бабушке едешь…

Большая синяя сумка с надписью «Coca-Cola», просторный автобус красно-белого цвета – старомодный, как в советских фильмах, ритмичный убаюкивающий гул диктора из динамиков, ласковый свет предвечернего солнца, шелест тополей – всё это складывалось в уютную картину тихого вечера, наполненного радостным предвкушением чего-то доброго и близкого сердцу.