Девушка с повязкой на глазах - страница 2

Моя несостоявшаяся свадьба.

Моё рухнувшее счастье.

Она замолчала. На мгновение мне пока­залось, что она сейчас встанет и уйдёт. А мне стало уже интересно.

2. Я стою в чёрном платье. Чёрное меня стройнит. Скоро день твоего рождения— на улице лето, поэтому, кроме строгого чёрного платья чуть ниже колен, туфель, которые все в грязи, тёмного шарфа на голове и носового платка в руке на мне ничего нет. Никогда не думала, что к твоим похоронам буду гото­виться столь кропотливо, выбирая в магазине подходящий «наряд». Жаль, что ты меня не видишь. Несмотря на весь траур— я красива.

Наших друзей нет. Как моментально все разбегаются. По делам и не делам. Может быть, конечно, они все в отпусках, и тогда им можно простить отсутствие. Пришли только несколько человек. Якобы поддержать меня. Кого ты хочешь видеть на своих похоронах?

Меня хочешь?

Много твоих родственников, некоторых я даже не знаю, но мне не обязательно их знать. Отец твой, как всегда, скован и не даёт воли эмоциям. На его щеках ни слезинки, впрочем, как и на моих. В этом мы с ним похожи— в тайной истерике. А мать твоя не отходит от тебя. Она вся в слезах. Никогда не думала, что её любовь к тебе так сильна. Одна из ваших родственниц помогает ей стоять.

Я поодаль ото всех. Мне кажется, что все эти люди не нужны. Должны быть только я и ты. Они занимают слишком много пространства рядом с тобой. Люди подходят к гробу, и каж­дый целует твоё лицо, так же, как каждый из наших друзей расписывался в бумажке, толь­ко сейчас каждый оставляет на тебе отпеча­ток своих губ. Я подхожу последняя — завер­шающая печать — наклоняюсь к тебе совсем белой и прикасаюсь губами к твоим холод­ным губам. Они неживые. Несмотря на солнце, я покрываюсь мурашками и мгно­венно замерзаю. Я вожу языком по твоим губам. Хочу целовать тебя глубоко и долго, но не могу проникнуть внутрь — зубы сжаты очень сильно — мой язык не в силах с ними спра­вится. Я дышу так тяжело, что мне кажется, я не устою на ногах. Новые туфли жмут. В них набралось много кладбищенского песка. Пе­сок между пальцев, под пяткой — везде. Он жутко натирает. Из-за уважения к мёртвым или просто из-за лени и бессилия я не могу снять туфли.

Наверное, в тот момент я сошла с ума, так как, если бы была во здравии, я никогда бы не позволила предать твой гроб или тебя земле (не имеет значения, теперь вы — ты и гроб — это единое целое). Несколько мужчин опускают «вас». Я сдержанно стою и наблюдаю за происходящим, за тем, как мать надры­вается, отец молчит, люди выпивают.

Всё это напоминает сцену из какого-то пе­чального фильма, который мне не захотелось досматривать. Я нажала на кнопку пульта и сменила картинку на экране.

Но сейчас у меня под рукой только носовой платок, на котором нет кнопок.

Кружится голова. Уходите все отсюда! Дай­те мне свободу от вас! Дайте свободу моей боли!

Тебя закапывают. «Украшают» твою могилу мёртвыми цветами— конечный штрих.

На кладбище безмерно много комаров. Они садятся на меня и питаются моей кро­вью. Я не замечаю их. Я замечаю только то, что тебя уже нет на поверхности земли.

Твои похороны.

Твои состоявшиеся похороны.

Девушка снова делает паузу. Я понимаю, что она даёт мне время воспринять информа­цию.

Я слушаю, и я знаю, что я — жива.

3. Наконец все забираются в мини-автобус, что бы ехать «праздновать» (или «отмечать») твои похороны. Все едут провожать тебя в последний путь, набивая свои желудки едой. Только я никак не могу увидеть связи между нашей пищеварительной системой и твоей смертью. Где-то заказан стол с яствами, но вряд ли там есть тарелка для меня. И даже если бы она была, я предпочла бы разбить её, нежели положить в неё салат «оливье» и съесть за твою смерть.

Все уезжают, правда, твой отец предлагает мне свою помощь, но я отказываюсь и прошу его уйти.

Я остаюсь одна. Мне больше некуда торо­питься и больше не от кого скрывать свою трагедию. Я опускаюсь на колени, так как больше не в силах стоять, закрываю ладонями лицо— непроизвольный жест — и начинаю орать, а может быть выть. Не знаю. Я рас­качиваюсь в разные стороны, произнося твоё имя и ещё какие-то нечленораздельные сло­ва, пока у меня не пропадает голос. Изо рта начинает вылетать только тишина. Когда у ме­ня больше нет крика, я слышу своё сердце. Оно с бешеной силой отдаёт в висках, руках, ногах. Моя грудь сотрясается от его ударов. А твоё сердце я больше не слышу. Оно молчит. Оно за 3 метра от меня и оно уже начало свой путь разложения длиною в месяц. Через месяц его совсем не станет, впрочем, как и всех других твоих органов. Останутся только кости и кожа, и бактерии, медленно поеда­ющие тебя, а точнее то, что от тебя осталось.