Девушка в переводе - страница 10

После ланча мистер Богарт раздал нам листочки с нарисованной картой.

– Короткое здание, – объявил он. – Впишите все сто лиц.

Кое-кто заныл, но большинство принялись что-то писать. Я взглянула на свой листок, а потом в отчаянии бросила взгляд на листок своей белой соседки, пытаясь понять, что же все-таки нужно делать. Но вдруг листочек выскользнул из моих пальцев. Рядом стоял мистер Богарт.

– Не подгадывать! – рассердился он. Нос и щеки раскраснелись, как будто он внезапно захворал. – Ты, пицца!

– Простить моя, сэр… – забормотала я. Вряд ли меня могли назвать пиццей, американской едой. Но что же тогда он сказал? Произношение моих учителей в Гонконге не имело ничего общего с тем, что я слышала теперь в Бруклине.

– М-м-меня, – произнес он, сложив губы в ниточку. – Простите м-м-меня.

– Простите меня, – повторила я.

Я его явно раздражала, но не понимала почему. Мистер Богарт написал на моем листке огромное «О» и протянул мне. Этот ноль будто полыхнул флуоресцентным светом на весь класс. Что скажет Ма? Я никогда в жизни не получала нулей, а теперь еще все вдобавок решат, что я жульничаю. Оставался единственный шанс произвести положительное впечатление на мистера Богарта – проявить усердие в уборке класса после уроков. Если уж я не могу продемонстрировать интеллектуальные способности, сумею хотя бы доказать, что старательно работаю.

Но едва прозвенел звонок, все ребята тут же выбежали из класса. Никто не остался вымыть полы, расставить стулья и стереть с доски.

Мистер Богарт, заметив мое удивление, спросил:

– Чем могу помочь?

Я промолчала и поспешила выйти из класса.

Ма ждала меня на улице. Я была так рада видеть ее, что чуть не расплакалась, вцепившись в ее руку.

– Что такое? – Она развернула к себе мое лицо. – Тебя кто-то дразнил?

– Нет. – Я вытерла щеки. – Все нормально.

Ма не отводила взгляд:

– Тебя кто-то ударил?

– Нет, Ма. – Я не хотела, чтобы она переживала, потому что все равно ничего не сможет сделать. – Просто здесь все совсем по-другому.

– Понимаю. – Она все еще тревожилась. – Что вы сегодня делали?

– Я не помню.

Ма вздохнула, уступая, и принялась объяснять, как мне самостоятельно добираться до фабрики. Она выдала целый список, чего не следует делать: подходить к странным незнакомым мужчинам, бездомным, карманникам, прикасаться к грязным поручням, стоять слишком близко к краю платформы…

У входа в метро грохот поезда заглушил ее слова. Стены тоннеля, проносившиеся мимо за мутным вагонным стеклом, сливались в бесконечное размытое пятно. В таком шуме разговаривать было почти невозможно. Напротив нас сидели два мальчика примерно моего возраста. Когда тот, что повыше, встал, из кармана у него выпал громадный нож – в кожаных ножнах, а рукоять по руке взрослому мужчине. Я сделала вид, что смотрю в другую сторону, и пожалела, что не могу стать невидимкой. Второй парень махнул приятелю, тот поднял нож, и оба вышли из вагона. Я покосилась на Ма, глаза у нее были прикрыты. Я прижалась теснее и принялась запоминать остановки и пересадки, чтобы не заблудиться, когда поеду одна.

Мы вышли на станции, Ма повернулась ко мне и сказала:

– Я совсем не хочу, чтобы ты в одиночку ездила на метро.

Вот так все было в первый раз. Поездки на фабрику после школы превратились в процесс настолько автоматический, что порой, годы спустя, даже направляясь в другое место, я вдруг замечала, что села в поезд, идущий в сторону фабрики, словно все пути вели только туда.

Чайнатаун оказался очень похож на Гонконг, только улицы не такие тесные. В рыбном магазине высились горы морского окуня и корзины крабов; полки бакалеи ломились от консервированной папайи, личи и карамболы; уличные торговцы предлагали жареный тофу и вареный рис. Я радостно подпрыгивала рядом с Ма, пока мы проходили мимо ресторана, где в витрине висели копченые цыплята, и мимо ювелирной лавки, сверкающей желтым золотом. Я свободно понимала все, что говорили люди вокруг. «Нет, я хочу самые лучшие тыквы», – заявляла какая-то женщина. «Это слишком дорого», – возражал мужчина в дутой куртке.

Грузовой лифт поднял нас ко входу на фабрику. Ма толкнула металлическую дверь, и вырвавшееся оттуда облако горячего пара едва не сбило меня с ног. В воздухе густо пахло металлом. Я почти оглохла от грохота сотен швейных машин «Зингер». Над каждой склонилась темная голова.