Девушка выбирает судьбу - страница 9
Было уже за полночь. Толкын бережно положила письмо под подушку рядом со своим талисманом, потушила свет и заснула.
Сквозь просвет между створками в комнату падал лунный луч, похожий на белую ленту, а за лучом на столе лежали учебники и книги, учившие, что власть белого царя вечна и верноподданные обязаны благословлять его щедрость и отеческое благоволение к малым сим.
Толкын никогда не писала таких писем. И теперь она мучилась, не зная, как ответить Наурызу. В мыслях все складывалось хорошо и стройно, начнет писать — и ничего не получается. За сочинения по русской словесности Толкын получала пятерки. Но, отвечая на письмо Наурыза, первые листки она разорвала на мелкие кусочки и бросила в печь, потом писала снова, некоторые страницы переписывала по три раза. И все равно ей казалось, что написала не то, о чем хотела поведать этому странному джигиту. Но ведь караван не сразу становится стройным. «Конечно, разве можно в одном письме рассказать все, что ты думаешь, о чем мечтаешь, чего ожидаешь», — вздыхала Толкын. Она еще раз переписала исчерканные листки и не спеша прочла от начала до конца.
«Наурыз-агай!
Ваше письмо получила. В народе говорят: „Хороший человек никому не чужой“. Или так: „Хороший человек всегда найдет нужную тропу к сердцу людей“. Большое Вам спасибо за письмо! Оно, действительно, на многое открыло мне глаза.
Да, наши предки только и умели, что разводить скот, думали только о нем, и ни о чем больше. Я тоже дочь этого народа, который по-прежнему живет сегодняшним днем, знает свой аул, род и племя — и больше ничего. И мы, гимназистки, тоже недалеко ушли. Только и знаем что уроки, а в свободное время плетем всякую чепуху, сплетничаем, судачим о нашей женской доле. Пустые разговоры, плоские колкости и шутки, дешевый смех и веселье — и все. Когда я вместе со всеми, мне тоже кажется такая жизнь нормальной. Но наедине с собой мне становится стыдно. Начинаешь понимать, что жить так нельзя, что все это ненастоящее, похоже на кукольные представления. В детстве я несколько раз смотрела, как куклы разговаривают, думают, спорят, влюбляются. Теперь-то я понимаю, что все это не взаправду, каждое движение, каждое слово куклы принадлежат артисту, стоящему за ширмой. Только дети-несмышленыши не знают этого».
Потом незаметно для себя Толкын пожаловалась, что ей скучно с подругами, ее раздражают их жалкие мечты, серость их жизни, бездумные желания. Может быть, они и правы: ведь сейчас и разум, и совесть, и честь человека слишком обесценились, всюду рабская покорность, лакейство, лицемерное подобострастие перед сильным. Все это ей очень противно, просто омерзительно.
«„Друг всегда должен говорить другу только правду“, — так считает народ. Поэтому я написала все, что думаю, вижу и чувствую, живя среди людей нашего захолустья. Если что не так, то очень прошу Вас, Наурыз-агай, извинить меня. У меня остается только одно оправдание: я писала правду. Буду откровенной с Вами до конца: мне кажется неправильной жизнь нашей семьи.
Разумеется, по сравнению с чабанами, которые знают лишь овец да зной и вечно живут в безлюдной степи, мое положение может показаться райским. Но разве человек может довольствоваться лишь хлебом единым? Почему у нас преследуют умных людей, с подозрением относятся к любому самостоятельному суждению? Мне доводится говорить об этом с близкими подругами. Они считают, что не нравится нам многое потому, что в нас кровь кипит и плоть созревает. Вот и все объяснение. Так считают их матери. Несколько лучше отношения между родителями и детьми у русских. У них дочь обо всем может поговорить со своей матерью. И мать выслушает, где надо, поправит, научит. А у нас попробуй заикнись — сразу осрамят на всю округу…
Я не верю моим подружкам и их мамам. Причина нашего недовольства — не возраст, а сама жизнь.
Раньше, до Вашего письма, я была как муравей, который, кроме своей кучи, ничего не знает. Сейчас у меня такое состояние, будто рассеялся густой туман и открылся высокий солнечный день. Мне хорошо и светло, но я еще плохо понимаю многие вещи и не знаю, как себя вести, как действовать, что делать? Может ли казахская женщина принять участие в том большом деле, о котором Вы пишете в письме?