Девушки нашего полка - страница 12
— А сама ты?
— Мой черед еще не пришел, — со смехом отвечает она.
Я окончательно убеждаюсь, что эту девушку война не собьет с толку.
— Хорошая ты, Катька, — говорю я.
Она смотрит на меня и опять смеется. Только на этот раз смех какой-то деревянный, актерский.
— «Хорошая ты, Катька», — вздыхает она, и голос ее делается еще ниже и глуше.
На Катиной гимнастерке поблескивает орден Отечественной войны второй степени. Она получила его еще в сорок втором. Тогда же она была тяжело ранена. Но об этом никогда никому не говорит.
Ноги Фариды исчезают в окопчике, и появляется взлохмаченная голова без пилотки. Нас с любопытством буравят блестящие глаза-заклепки.
— Катюша здесь? Вот хорошо! Заходи ко мне, поболтаем.
Катя идет в окопчик, и девушки скрываются в нем.
— И ты, Андрюха, подсаживайся к нам, — предлагает Фарида.
Я втискиваюсь в проход и закуриваю. В соседнем окопе сержант Усков тихо напевает:
«Хорошая песня, — думаю я. — И степь есть, и пули посвистывают». Фарида щебечет без умолку. Вообще ее не особенно трогают всякие тяготы. Она воспринимает все так, как это преподносит ей жизнь.
— Слышишь, Катька, Усков запел.
Фарида на мгновение замолкает и прислушивается. Я заранее знаю, что она скажет.
— Слушай, Катька, ты любишь такие заупокойные песни? «Только пули свистят… да холодная черная степь», — передразнивает она.
— Хорошо поет наш Усков. — Катино лицо светлеет. — Точно про нас сказано в этой песне.
— Катька, сдурела! — смеется Фарида.
Ее откровенный смех смущает нас.
— Почему, Фарида, сдурела? — не очень уверенно спрашивает Катя.
— Почему, почему… Какой прок в песне? Это только до войны пели: «Нам песня строить и жить помогает». И если правду говорить, то я не люблю людей сентиментальных. Подумаешь, расплакался, нюни распустил: «Ты меня ждешь…» Кому надо, подождет. Подумаешь, цаца.
— Да неверно это, Фарида. Песня — это хорошо!
— Кому хорошо, а мне наплевать, Я одну песню только люблю. Знаешь какую? Нет? Вот послушай: «Вдо-оль по Пи-терской…» Во, Михайлов поет. Это да! А остальные ломаного шиша не стоят.
Катя возражает, что-то пытается доказать, но Фарида быстро сбивает ее с толку.
— Тебе, Катька, комиссаром быть, а? — Потом так же быстро: — Что принесла? Давай!
И обескураженная Катюша выкладывает из своей сумки медикаменты.
— Песни пока что не для нас. — Фарида высовывается из-под перекрытия и кричит: — Сержант Усков, перестаньте причитать! Здесь не театр и не кладбище! И вообще, соловья песнями не кормят. — Фарида наклоняется ко мне: — Андрейка, миленький, выдь на минутку, мы с Катькой пошепчемся.
И я покорно выхожу, втайне завидуя независимому характеру Фариды.
Витька с Ниной, свесив ноги в траншею, сидят наверху. Я чувствую себя лишним и иду к Ускову. Но мне не суждено было дойти до сержанта. Небо вдруг вспыхнуло багровым сполохом. Немцы перешли в наступление.
Права Фарида — во всяком случае сию минуту — песня не для нас. У нас своя музыка. Особая.
Я уже не помню, сколько времени прошло с тех пор, как грохнули первые пушки. Впрочем, первых пушек не было. Не было и отдельных выстрелов. Все сразу смешалось в один невообразимый гул.
Слева и справа от нас отходят соседние подразделения. Сизое удушливое марево нависло над землей, придавило своей раскаленной тяжестью. Раненые лошади бьются в упряжках орудийных передков. Над ними кружатся слепни и стаи зеленых мух.
Батальоны приближались к леску над кручей, под которой начиналась пойма реки. Витька Верейкин и Нина с первых же минут боя куда-то исчезли. Катюша Беленькая и Фарида отступали вместе с моей ротой.
Отстреливаясь, мы шли по одному из отрогов лощины, и вдруг дорогу нам преградили немецкие танки. Комбат, оказавшийся здесь же, приказал мне закрепиться на высотке, крутыми уступами поднимавшейся над лощиной.
— По крайней мере спасешь людей! — крикнул он.
Черной стеной вздыбился между нами разрыв. Крики и стоны людей потонули в страшном грохоте. Передо мной мелькнуло искаженное ужасом лицо сержанта Ускова. В ту же секунду следующий разрыв подбросил нас и расшвырял в разные стороны. Я успел заметить, как высоко в воздухе распласталась человеческая фигура. Через мгновение она бесформенной кровавой массой упала в трех метрах от меня. Я заметил погон с тремя красными лычками. Такие погоны носил сержант Усков, мой заместитель.