Девять десятых - страница 11
«Странное требование!» — усмехнувшись, подумал прапорщик.
— Я предлагаю ничего не отвечать… Это единственное средство сохранить достоинство носителей народных полномочий.
— Все это очень хорошо, разумеется, насчет народных полномочий, — медленно произнес голос, принадлежавший, без всякого сомнения, старику — и, по всей вероятности, военному, — а покамест мы обсуждаем ультиматум, большевики, нужно полагать, занимают Главный штаб.
Юнкер в изодранной гимнастерке с винтовкой в руке пробежал мимо Миллера, где-то за углом, в глубине коридора, распахнул двери и вытянулся на пороге, поднеся руку к козырьку.
— Подполковник Параделов просит известить Временное правительство, что Главный штаб занят большевистскими войсками!
«…по прошествии двадцати минут с момента вручения настоящего ультиматума артиллерией Петропавловской крепости…»
Крышка часов щелкнула и отвалилась: часы показывали двенадцать минут седьмого, — до истечения указанного срока оставалось восемь минут.
Высокий человек в шинели, накинутой на узкие плечи, сунул часы в карман и, покачиваясь на длинных ногах, прошелся по комнате.
«А ведь, должно быть, не один я сейчас считаю минуты… еще семь… шесть… пять минут и…»
— Товарищ Турбин, крепостная рота отказывается стрелять!
Человек, которого взволнованный ординарец назвал Турбиным, сделал шаг вперед, вспылил было, но сдержался и спросил, немного заикаясь:
— По-почему?
— Говорят, орудия заржавлены… Говорят, пускай сам комиссар из таких орудий стреляет!
Трехдюймовые орудия, которыми надлежало штурмовать Зимний дворец, были найдены на дворе арсенала и еще утром вытащены за крепостные стены.
Снаряды частью нашлись в арсеналах, частью были присланы с Выборгской стороны из склада огнеприпасов, — все было готово к тому, чтобы в условленный час начать бомбардировку Зимнего, и теперь, когда этот условленный час пришел, когда через четыре минуты Военно-революционный комитет прикажет открыть огонь, теперь…
— Т-товарищ Павлов, я иду к орудиям… Вы за-замените меня до моего возвращения.
Тусклые блики фонарей дрожат в темной зыби Невы; октябрьский вечер легким дыханьем дождя оседает на лицо и руки.
Через Троицкий мост с резким звоном тянутся игрушечные трамваи, лепятся к перилам кукольные фигурки прохожих.
Турбин выбрался наконец за крепостную стену.
Среди огромных куч мусора стояли орудия.
В десяти шагах от них несколько артиллеристов жались к оголенным ветлам. Один из них вышел вперед.
— Товарищ комиссар?..
Ручной фонарь направляется навстречу артиллеристу, и свет его на мгновенье задерживается на офицерских погонах.
— В чем дело, п-поручик? П-почему артиллеристы отказываются с-стрелять?
— Артиллеристы не отказываются стрелять…
Поручик держит голову прямо и смотрит в лицо Турбина немигающими глазами.
— Артиллеристы не отказываются стрелять, в случае если им будут предоставлены исправные орудия. Эти орудия — неисправны. При первом выстреле их разорвет. Они — проржавели, в компрессорах нет ни капли масла.
Турбин внезапным движением наводит свой фонарь прямо в лицо офицера.
Сухое, гладко выбритое лицо спокойно, брови слегка приподняты, глаза смотрят не мигая, только зрачки сузились под ярким светом; да и что там рассмотришь в этих пустых глазах?
— Я в-вам не верю.
Поручик пожимает плечами.
— Как вам угодно! Впрочем, вы можете удостовериться сами.
— В-вызовите сюда фейерверкера.
Фейерверкер, неуклюжий, широкий солдат, в темноте возится возле орудий; его зовут; переваливаясь на коротких ногах, он идет к комиссару.
— К-какие неисправности в орудиях?
Фейерверкер молчит.
— К-какие неисправности в орудиях?
— Из их давно не стреляно, — говорит, нахмурившись, фейерверкер. — Заржавели. И в компрессорах…
— Что?
— В компрессорах — пусто. Масла нет.
Турбин молчит; немного погодя он подходит к артиллеристам ближе и говорит глухо:
— Сейчас я п-пришлю своего помощника д-для обследования орудий. В случае, если они окажутся исправными…
Он замолчал на одно мгновенье:
— Расстреляю.
Он повернулся и быстро пошел обратно.
У самой крепостной стены его догнал начальник крепостной роты.
— Простите, товарищ комиссар…